Земные заботы - [78]

Мария нажимает кнопку.

Ивонна как будто немножко отошла.

— Знаешь, — говорит она, — один только человек здесь и есть, к кому я привязалась. Я говорю о толстухе — ты должна была ее видеть! — Она смотрит на Марию с некоторым нетерпением. — Ну, та, что моет бутылочки в детском отделении. Она единственная, с кем можно поговорить по-человечески. Остальные просто молчат. Или засыпают меня этой своей латынью.

С легким шуршаньем спускается лифт.

Они открывают тяжелую дверь и входят.

В палате № 1 послеродового отделения большая суета. Почти все ее обитательницы пролежали здесь уже пять, шесть или семь дней. И теперь выписываются.

— Ну, что тебе сказали? — спрашивает кузнецова жена.

— Завтра домой, — отвечает Мария.

Мощные, кеглеобразные ноги кузнецовой жены прочно всажены в туфли на пробковой подошве с высокими каблуками, застегнутые на ремешок. По случаю отъезда на ней обтягивающая блузка, из-за чего ее грудь выглядит особенно могуче и выразительно.

Да еще в каждую огромную чашечку бюстгальтера она положила по пачке бумажных салфеток, чтоб не промокло по дороге домой.

Старшая сестра предлагала ей задержаться еще на день, пока не рассосется затвердение в груди. Но кузнецова жена считает, что и так уж залежалась. Пора вернуться к своим мальчуганам. Так они решили на семейном совете.

Она переодела своего толстячка во все домашнее. Кофточка новенькая. Белая с фиолетовым. Она сама ее связала.

— Разве от старших ничего не осталось? — спрашивает Мария.

— Нет уж, у него все будет свое собственное!

На голове у малыша вязаная шапочка с ушками и кисточкой. На руках вязаные рукавички без большого пальца.

Кузнец распахивает дверь и вваливается в палату с видом хозяина жизни — впрочем, в известном смысле так оно и есть. Он подходит к окну, вешает зонтик на батарею, ставит корзинку на пеленальный стол, не преминув походя шлепнуть жену по выпуклой ягодице.

Потом он высоко поднимает новообретенное чадо, подбрасывает его в воздух и влепляет смачный поцелуй прямо ему в губы. После чего осторожно укладывает его в корзинку и укрывает клетчатым бело-фиолетовым одеяльцем.

Потом, приветственно подняв руку, кивает на все стороны.

— Спасибо за компанию, девушки, — и до следующей встречи!

— Ну, понес! — Его жена, закатив глаза, крутит пальцем у виска.

Потом она переходит от кровати к кровати и пожимает всем руки.

Медсестру она обнимает.

— Спасибо за все. Ты просто сокровище.

— Толстячка можешь оставить мне, — говорит медсестра. — Я бы не отказалась от такого замечательного парня!

Да и нет числа тем, кто был бы не прочь заполучить этого мальчугана.

Кузнец хватает корзинку, но медсестра, качнув отрицательно головой, отбирает ее у него. Это ее дело — нести ребенка до машины. Только за дверями главного входа кончается ответственность клиники.

Господин Хольм на цыпочках крадется вдоль пеленального стола, в левой руке корзинка, в правой — шляпа.

Он выгружает на кровать содержимое корзинки. Тут все вместе — одеяло, ползунки, распашонки, костюмчик, шапочка, варежки, запасная пеленка и подгузник — все голубое: готовились-то ведь к рождению мальчика.

У него с собой «кодак», и он, как положено, делает множество снимков жены и дочери.

— Какой ужас! Ты забыл покрывало! — восклицает вдруг фру Хольм.

— Что такое, дорогая Мархен?

— Ты забыл покрывало. Я говорю: по-кры-ва-ло!

— ?

— Придется тебе вернуться за ним!

— Оно так уж необходимо?

— Абсолютно.

Лицо ее страдальчески искажено. Она принимается снова расстегивать свое темное элегантное пальто.

Господин Хольм нахлобучивает мягкую шляпу на свой высокий аристократический череп и снова на цыпочках крадется вдоль пеленального стола к двери.

Заглядывает медсестра.

— Почему ваш муж уходит?

— Он должен съездить домой за покрывалом.

— А где вы живете?

— В Биркерёде.

— Бог ты мой, да возьмите пока больничное!

Медсестра бросается в коридор и минуту спустя возвращается, ведя за собой сконфуженного, дрожащего всем телом супруга.

Фру Хольм оскорбленно щелкает запором своей сумочки.

Малышка Конни смотрит, как одна за другой исчезают за дверью ее соседки. Последней отбывает тощая парикмахерша. Их, с ребенком увозит бабушка. Они чинно прощаются, протягивая холодные руки.

— А что же моя мама… — говорит Конни. — Она же обещала приехать! — На глазах у нее слезы. — Как ей не стыдно!

— Ты можешь воспользоваться больничным бельем, потом пришлешь его обратно, — говорит медсестра.

— Да как же я доберусь до Хундестеда? — шепчет Конни, глядя на ребенка.

За день самая большая палата послеродового отделения заполняется вновь. Молодые мамаши вместе с новорожденными то и дело прибывают на каталках.

Мария сидит у себя на кровати, как старая мудрая сова. Ей знакомо здесь все вдоль и поперек. Она здоровается, отвечает на вопросы и вообще помогает новеньким освоиться.

— А где твой ребенок? — спрашивает одна из них.

— Да видите ли, — объясняет Мария, отводя глаза, — она в отделении для новорожденных. Ее положили туда, просто чтобы она немного добрала вес. Это ерунда.

Женщины незаметно поеживаются.

Позже к вечеру заявляются мать Конни и ее старшая сестра.

— Можешь взять мою «Экстрабладет», мне уже не понадобится, — говорит Конни Марии.