Земные заботы - [185]

У нас ничего не было готово к приезду Гун, все случилось слишком неожиданно. На верхнем этаже у нас была комната для гостей и комната, в которой я обычно шила и гладила, кроме того, была там еще кухонька, правда, без особых удобств. Увидев кровать, Гун повалилась на нее, даже не сняв шубу. Но она успела заметить, что вокруг дома темно, и сказала с укором:

— Господи! Вы что, живете в лесу? Я думала, вы живете в Гудхеме.

— Мы никогда не жили в Гудхеме, мы там только работаем.

В то время лестница на второй этаж вела прямо из прихожей, теперь лестницу от прихожей отгораживает дверь, и во все двери Стуре врезал замки. Стуре поднял наверх сумки Гун, постоял, посмотрел на нее, потом на меня и спустился вниз.

Наверное, все, кто не сталкивался с трагедией, имя которой алкоголизм, тем более женский алкоголизм, вели бы себя точно так же, как я. Я долго стояла, не зная, что предпринять. Меня охватила и глубокая жалость, и робость, и беспомощность, и стыд, как будто я подглядываю в замочную скважину или подслушиваю у двери. Мне становилось не по себе уже оттого, что я смотрю, как она спит. Какой у нее грустный нос, помнится, подумала я. Теперь-то я понимаю, что она к тому времени уже пила долго и много, с тех пор я видела достаточно таких же сизых щек и носов.

Я стянула с нее шубу и сказала, что постелю ей, если она ненадолго поднимется с кровати. Но она не пошевелилась, только чуть приподняла одно веко и сказала:

— Дашь мне пепельницу? И немного пива, сестричка, умираю от жажды.

Я спустилась за пивом, это было легкое пиво, которое ей пришлось не по нутру. Стуре уже раздевался, чтобы лечь, и я сказала ему, что через минуту вернусь. Бог ты мой! Когда я снова поднялась к ней, в горшке с моей весенней геранью валялся окурок, одна из сумок была открыта. Пока я стелила постель, Гун молча и неподвижно сидела на стуле, потом я помогла ей раздеться, белье у нее было шелковое, но грязное и заношенное, ее лицо напоминало дорогое блюдо, которое пошло трещинами. Не успев лечь, она начала плакать, она ничего не говорила, только плакала. Возможно, плакала она уже давно, но только теперь это стало заметно. Я отыскала в сумке ночную рубашку и натянула на Гун, чувствуя робость, это была робость и отсутствие опыта в трагедиях подобного рода. Ведь я облачала в ночную рубашку не что иное, как самое трагедию. Это ее грязные ноги с отросшими ногтями я укладывала на простыню.

Уехала в город за несчастной сестрой Улла, а стелила ей постель уже Флоренс Найтингейл.

9

Младенческие колики, детское упрямство, переходный возраст, право покупать спиртное и право принимать участие в выборах — это все своего рода ступени. Преодолеешь их живой и невредимый, а тут, глядишь, подоспела и пора зрелости. И снова идут ступени, и новое состояние — сорокалетие, а уже дальше — это прежде всего касается женщин — климакс. И понимать это следует так: спасибо и прощай!

Но все не так просто. Человек должен не только пройти эти ступени, он должен при этом обрести множество качеств. Каким ему следует быть, он слышит отовсюду, это носится в воздухе, даже внутренний голос говорит о том же. Все это не вызывает никаких возражений, этому учит и Библия; а кто я такой, думает человек, чтобы сомневаться в этом?

Будь добрым, чутким, терпеливым, приходи на помощь людям, умей понимать ближнего, не думай о себе, помни: в другой раз помощь может понадобиться тебе. Не бери, но давай, не бранись, не враждуй, не копи обиды. Но главное — это Любовь! Любовь — ключ ко всему. Если бы все дарили только любовь! Если бы любовь распространялась на каждого! «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас…»

Мы со Стуре бываем в церкви раз в сто лет, да и то по необходимости — на похоронах или на венчании. Что касается могил, то выбор у нас большой: и у Стуре и у меня на кладбище полно родственников, но мы оба хотим, чтобы нас кремировали. Мне это кажется самым подходящим, а Стуре, у которого самолюбия побольше, чем у меня, не хочет, чтобы его кости когда-нибудь потревожили. Несмотря на то что в церкви я бываю редко, у меня часто возникает желание заглянуть в Библию. Мне бывает приятно прочесть главу или просто один стих, но противно все, что накручено вокруг этого. Непрошеные слащавые голоса иногда вдруг звучат по радио у меня на кухне, но я его тут же выключаю. Убивать я пока никого не собираюсь, и меня мало интересует, что на эту тему может насочинять мальчик, выступающий по радио. Это как с шелестом берез и сосновым гулом. Я привыкла, что березовый шелест такой легкий, безыскусный, он светлый, как сама береза, а сосновый гул порывист и суховат. Но «толкователь», который недавно пел об этом по радио, просто-напросто выл. Он и в лесу-то, наверное, никогда не был.

Словом, Библию я читаю. Это так прекрасно и так успокаивает, красивое стихотворение или песня всегда меня успокаивает. Легко воспарить душой и хочется стать лучше, когда читаешь что-нибудь красивое. Я читаю и думаю: да, да, как верно сказано, если б только так все и было.

Наверное, желание стать такой, как нужно, и побудило меня взвалить на себя заботу о Гун. Я даже не задавала себе вопроса, нужно ли нам, или мне, за это браться. Гун приехала ко мне, она выбрала меня, разве могу я отказать ей? Я чувствовала себя избранницей, у меня появилась Миссия.