Земные заботы - [168]

Ингрид и Ёран до того чувствительны, что просто беда. Нужно быть очень осторожной, они как больные гемофилией, у которых чуть что — сразу кровоизлияние. Они живут словно бы в теплице и так оберегают друг друга, что ущипнешь одного, а вскрикнет другой. При такой их чувствительности очень непросто найти безобидную тему для разговора, особенно с Ингрид; сколько раз я невольно обижала ее, а узнавала об этом уже спустя некоторое время. Но не от нее и не от Ёрана, а от Стуре: Ёран жаловался ему, что Улла в разговоре с Ингрид допустила бестактность и очень обидела Ингрид; но к тому времени мы со Стуре уже никак не могли вспомнить, о чем шла речь; мы со Стуре тоже не такие уж толстокожие, но иногда я чувствую себя просто свиньей, хотя это и несправедливое сравнение, свиньи очень даже чувствительные животные. Что же такого я могла брякнуть, чтобы из-за моих слов Ингрид ворочалась всю ночь напролет? Самое забавное, что виновата всегда только я, к Стуре они не придираются, и, по-моему, это главным образом оттого, что мужчин уважают больше, чем женщин.

Но однажды я высказалась сознательно, вернее, не высказалась, а объяснилась в письменном виде. Ёран и Ингрид гостят у нас не один раз в год, два-то уж точно, живут по нескольку дней, а привозят с собой — вернее, раньше привозили — в лучшем случае хлеб, очень хороший хлеб, но тем не менее. Они, видно, думают, что если живешь в деревне, да еще на берегу озера, а ближайшие соседи — крестьяне, то еда достается даром. И что интересно: ведь Ёран с Ингрид далеко не бедные, мы знаем, сколько Ёран зарабатывает. Свое неудовольствие я выплескиваю на Стуре, вернее, выплескивала; тот случай произошел еще до того, как у нас поселилась Гун, но Стуре всегда старался уйти от этих разговоров, ему было неприятно. А кто говорит, что приятно; меня это тоже раздражало. Они со своей хваленой чувствительностью и мысли не допускали, что кто-то другой тоже может быть чувствительным. По ночам они залезали в холодильник и делали себе бутерброды с чем угодно, что там находили, часто они съедали то, что у меня было оставлено на обед. Утром сунусь в холодильник и вижу: ага, того нет, этого нет; тогда я еще не обнаглела до такой степени, как теперь, и не могла сделать им замечание в глаза, поэтому я оставила в холодильнике записку: «Умный живот не набьет на завтра оставленной пищей („Речи Высокого“)^[22]».

Они ни слова не сказали, только все поглядывали на меня, но уже с тех пор, когда приезжали, привозили с собой продукты, во всяком случае, все, что необходимо для бутербродов. Теперь-то они ночуют у нас в отдельном домике, и проблема с холодильником отпала. В домике у них есть небольшой холодильник, но что они там едят — не знаю, знаю только, что по ночам они по-прежнему бодрствуют.

Наверное, с моей стороны мелко так придираться к пустякам, но ведь что-то серьезное случается редко, наша жизнь в основном и состоит из пустяков, и, кстати, все серьезное тоже начинается с пустяка. Может показаться, что если обращать внимание только на важные проблемы, то высвободится масса времени, но, боюсь, это не так. Ну что, положа руку на сердце, могу я изменить в тех серьезных делах, над которыми ломают голову Маргарет Тэтчер и другие шишки мирового масштаба? Конечно, никто не мешает мне об этом думать, и я, между прочим, думаю, но что толку? У меня же нет никакой связи с политиками, а если бы и была, они и внимания не обратили бы на мои соображения. А вот я должна обращать внимание на все, что они говорят и делают, ведь они каждый вечер навещают меня по телевизору.

Потому мне и остается только цепляться к мелочам, тут я могу что-то изменить, но из-за этого я не считаю себя мелочной. Я скорее злопамятная, и мне бы следовало этого стыдиться, только я не стыжусь. Злопамятность помогает мне избегать многих неприятностей, и если из двух зол выбирать меньшее, то я предпочту злопамятность близорукости. И моя злопамятность, которая на самом деле не так страшна, хотя слово это звучит отталкивающе, часто возникала в результате моей же близорукости. Между прочим, часто именно на мелочи и следует обращать внимание, например когда ставишь диагноз. Врачу не так-то просто вытянуть из больного необходимые подробности, ему приходится докапываться до истины, перебирая одну мелочь за другой, я делаю то же самое, хотя я и не врач. Пусть и другие так же поступают со мной, помешать им я все равно не могу.

Как, например, Ёрану и Ингрид. Они приезжают, живут у нас, едят, и, естественно, им ни в чем нет отказа. Приезжают они каждую весну, когда Стуре подводит итоги по лесному хозяйству, землю они с Ёраном сдали в аренду, а лес оставили себе, распоряжается им Стуре, он профессионал, и дело у него ладится. И хотя Стуре может отчитаться во всех своих действиях и расходах и показать бумаги, Ёран и Ингрид подозревают, что он тратит на эту работу гораздо меньше времени и труда, чем утверждает, они думают, что он их обманывает, а потому не считают за грех пользоваться нашим гостеприимством и хлебосольством, ну и само собой — раками, они прибывают к сезону так же точно, как сами раки.