Земные и небесные странствия поэта - [8]

Вся!..

…Сыне Тимофеюшко!.. И вот ведут влекут матерь твоея!..

И вот влекут нукеры татары матерь Анастасию-Русь в шатер дряхлого ветхого Чингиза убивца мудреца…

И рвут монголы со меня со плеч моих со грудей моих снежных ярый кумачовый новгородский деревенский самодельный тароватый сарафан…

И рвут сарафан и оттуда глядят как у кормилицы открытой напоенные груди спелыя снежныя сугробы снопы стога…

И глядят лебединые пуховые тяжкие баштанные груди моя…

И тучнее киевских обильных слив сосцы несметныя моя…

И влекут монголы татары охранники чагатаи псы волки кипчаки нукеры меня в Шатер Чингиза от грудей сосцов неслыханных моих закрыв убитые степные острые мышиные блаженные глаза…

И не вмещают глаза их…

И души их…

И Шатер Кагана едва вмещает едва впускает охраняет груди необъятныя моя!..

…Айда Каган!.. Айда Чингиз-хан!.. Айда! Уран!..

Да набегай да пробуй русскую несметную грудь хоть вся вся вся Орда!..

Айда! Орда!..

Да захлебнешься да забудешься да заблудишься в русских грядущих несметных урожайных грудях сосцах!..

Айда!.. Гляди — сама я гулевая разрываю сарафан!.. Айда!.. Хакан!..

Набегай налетай на тело ярое моея!..

И Хакан Чингиз в алом халате-чапане-дэле монгольском с рубиновыми пуговицами стоит в шатре ханском близ Анастасии-Руси!

И Хакан глядит во груди во сосцы ея млады наги но сам Хакан дряхл.

И ему семьдесят лун годов и он гладит груди урусутки Анастасии руками саксаульными солончаковыми…

Айда! Айда! Айда! Уран…

…Матерь матерь монгольская многодальная степная родная верблюдица белая сахарная моя матерь Огелэн-уджин иль ты пришла?..

И Хакан дремно сонно закрывает военные бескрайние соколиные глаза которые видели за три кочевья за три кочевых перехода дня…

И Хакан шепчет гробовыми хмельными пустынными устами губами:

— Дзе! Дзе! Да! да! да! да! да! матерь мертвая моя но ты пришла?

Но ты на реке травяной хрустальной родниковой на реке Ононе в Год Черной Лошади меня родила сотворила обронила понесла…

Но ты жива но ты из земли черных бесов мангусов неутешная невозвратная пришла?

Матерь! Огэлэн-уджин! Ты пришла!..

Ты груди избыточные давние материнские сосцы мне принесла?

…И Хакан приступает берет губами сонными губами солончаковыми сосцы Анастасии-Руси.

И воспоминает что ли он сосцы матери своей?

Воспоминает Хакан Чингиз дряхлый…

…Матерь Огэлэн а твои груди снежные избыточные а твои груди груди горлицы а твои груди белые куропатки Дэлигун-Болдаге гнезда аила моего? матерь?

А твои груди горлицы а твои груди кеклики куропатки а? а сосцы алые клювы а?

А почему они лежат в руках в губах моих а почему они не срываются не летят?

Матерь а почему в устах в руках моих не молоко не молозиво а камень а снег а лед а хлад?..

Матерь матерь почему святые твои горлицы кеклики не летят?.. а алые клювы не клюют а?..

Тогда Хакан Чингиз открывает хладные бледные глаза.

…Айда! Уран!

Айя! Уран! Уран!.. Урусутка!.. Дзе! Дзе!.. Карабура! Убайс! Дюйт!

Я Хакан а ты урусутка раба!..

Айда!..

Я дряхлый конь а ты кобылица кипчакская хмельная гонная полынная кумысная моя…

Но сосет берет теленок телка вымя мартовских кобыл избыточных степных! Утт! Учча! Утта!.. Айда!..

Но бродит блаженный сосунок жеребчик в струях теплых нежных материнских сладких молока!..

Айда! Урусутка!..

Я стар дряхл…

И пал мой ствол корень карагач…

Но ты жеребчик телка сосунок теля…

Возьми побереги да полелей да пожалей мой палый ствол корень карагач в свои уста! в своих устах!.. Айда!..

Дай воды гортани уст твоих сухому корню песчаному саксаульному моему дай дай!.. Уран!..

Иль возьмешь в живот свой впустишь мой уйгурский свежий нож тавро ясак!..

…И Хакан снимает сдирает сбивает с себя монгольский чапан-халат-дэл с рубиновыми пуговицами и садится в белопенную кунградскую кошму.

И он наг.

И он стар.

Но тело его мясистое сильное крутое вяленое густое кочевое… Волчье тело. Охотничье тело. Далеко еще до смерти телу этому…

Но… но…

И в руке у Хакана адов нож живет белеет мерцает тлеет…

Но… но…

Уж пришел срок…

Тогда Анастасия-Воскресенье-Русь улыбчиво послушливо опускается в белопенную кунградскую кошму в ноги медвежьи короткие низкие в ноги дрожащие Хакана Чингиза.

И поит ствол корень карагач сохлый палый водою родниковых уст своих…

И Хакан забывчиво закрывает глаза томительные блаженные дремливые и уйгурский бредовый дурманный ослепший нож падает на кошму из руки его.

А вокруг Великого Шатра ночь нощь степная медовая густая ночь чужая стоит стоит стоит как страж кромешный гортанный дремучий чагатай татарин вселенский с месяцем-ножом…

Ой!..

Но не уберегла Хакана ночь чагатай телохранитель нукер с месяцем-ножом…

Айда!..

Да срок пришел…

…И Анастасия яро режет зубами как ножами как топорами как секирами спящего Хакана корень карагач ствол

И Анастасия смежает смыкает сшибает уста ярые как врата города горящего как врата ада…

Срок пришел…

…Гляди Хакан убивец Руси!..

Гляди — ты говорил что ствол твой корень карагач высох а он живой а он кровоточит!..

Гляди Хакан Чингиз — твоя живая кровь на белопенную кошму свивается сливается каплет каплет… а теперь она чужая проклятая кровь бежит бежит бежит!..

Айда Хакан!.. Открой глаза степные байбачьи тарбаганьи! отвори глаза снежного орла-барса! Хакан, открой глаза!.. Видишь — ты убит!..