Земные громы - [31]

Долго обсуждали возникшую проблему, но ясного ответа не нашли. Все смотрели на Грабина. Он главный, ему решать. А как нелегка эта должность. Вот скажет сейчас Грабин, что надо клепать, и будут десятки, а потом сотни людей стучать кувалдами. Не день, не два, а месяцы и годы, причем не в одном цехе, не только на их заводе. А скажет Грабин, что можно воспользоваться сваркой, и сразу намного снизится объем клепальных работ, сократятся сроки сборки, армия получит больше пушек.

На этом совещании решение принято не было. Грабин колебался. Он заставлял сварщика соединять куски металла разного сорта и разной конфигурации, требовал испытать места сварки на излом и разрыв, советовался со специалистами. Но никто не мог сказать ему, насколько надежно и прочно сварка соединит, например, листовой короб и верхний лист лобовой коробки. Этого никто еще не делал.

— А, пан или пропал, — решил Грабин, — будем пользоваться сваркой.

Когда наконец опытные образцы пушки были подготовлены, поступило распоряжение одну из них направить на войсковой полигон. Грабин растерялся. Ф-22 еще не прошла полностью заводских испытаний, которые организуются у себя дома. Тут же присутствуют конструкторы, технологи, производственники. Каждый дефект, выявленный при транспортировке орудия, переводе из походного положения в боевое, при стрельбе в различных условиях нужно было тщательно исследовать, внести необходимые изменения в конструкцию.

Без такой домашней проверки было рискованно выезжать на армейский полигон. Военные испытывают пушку иначе. Их задача не выявлять и исправлять упущения конструкторов и производственников, а со всей строгостью проверять пригодность нового оружия. Им нужна пушка надежная, прочная, безотказная. Грабину вспомнилось, как один из инженеров-испытателей сказал с улыбкой:

— Иду крушить лафеты.

Как это ни удивительно, но он был даже доволен, если у орудия, проходящего испытания, что-то ломалось. В этом заключался смысл его работы. Он не ломал что-то специально, он создавал такие условия, в которых пушка может оказаться во время боя. И если при этом выявлялся скрытый дефект, предотвращалась передача в войска пушки, не отвечающей требованиям боя.

Все это усугубляло положение. Но решение было уже принято, протестовать или просить поблажек не имело смысла. Оставалось терпеливо ждать, чем закончится необычный эксперимент.

Перед началом испытаний пушку разобрали. Каждую деталь замерили самым тщательным образом, а результаты замеров занесли в специальный журнал. После определенных программой стрельб и выполнения других заданий пушку разберут и снова сделают такие же замеры, чтобы определить степень деформации и изношенности деталей.

Во время разборки к Грабину подошел начальник полигона Иван Николаевич Оглоблин:

— Здравствуй, дорогой! Не забыл меня? Вспоминаешь академию? Или зазнался? Ты ведь конструктором стал! Что привез?

Грабин рассказал о своей пушке.

— Видел. Красавица, — похвалил Оглоблин.

— Но эта красавица сделала всего пять выстрелов. И сразу к вам.

— Дрожишь, значит? Правильно делаешь, мои ребята умеют из пушки душу вытрясти.

На следующий день начинались испытания. Сначала стреляли нормальным зарядом, потом усиленным, чтобы создать в канале ствола повышенное давление. После тщательного осмотра всех агрегатов приступили к стрельбе на малую, среднюю и максимальную дальность, проверяя при этом кучность стрельбы и определяя, сколько снарядов потребуется для решения различных тактических задач в бою.

Пушка, к удивлению Грабина, капризничала мало. И результаты были неплохие. Не удалась, правда, стрельба по танкам. Но при доработке положение можно было выправить. Впереди пушку ждало самое ответственное испытание, которое больше всего страшило Грабина. Оглоблин, увидев его хмурым и сосредоточенным, подбадривал:

— Чего нос повесил? Все идет отлично. Или в приметы веришь, понедельника испугался?

— Верю в одну примету: в саму пушку, — ответил Грабин.

Ф-22, окрашенную в желтый цвет, поставили на бетонную площадку. Рядом высились целые штабеля боеприпасов. Все их пушка должна была расстрелять почти без перерыва, в таком темпе, на который способен расчет.

Все подготовлено. Руководитель полигонной команды поднял руку:

— Огонь!

Пушка выстрелила, отпрянула назад, но тут же, выбросив гильзу, возвратилась в исходное положение.

— Огонь!

— Огонь!

— Огонь!

Грабин перестал считать количество сделанных выстрелов, только видел, как уменьшается, будто тает, штабель ящиков с боеприпасами. Потом он почувствовал, что к привычному пороховому дыму примешался какой-то другой запах. Горела краска на стволе. Но темп стрельбы не снижался. «Умница, — твердил про себя Грабин, обращаясь к пушке, — молодчина, держись, дорогая, осталось немного».

— Огонь!

За всю стрельбу было зарегистрировано только две задержки. Обе из-за отказа полуавтомата. Причина была тут же выявлена. Произошел так называемый наклеп двух деталей, ударяющихся друг о друга.

Но сожалеть было бесполезно, а для исправления не хватало времени. Ф-22 предстояло испытание обкаткой. Пушку прицепили к грузовику, и тот, набрав скорость, помчался сначала по хорошей дороге, потом по неровной, а затем и вовсе по бездорожью. Тягач громыхал, а пушку то кидало слева направо, то начинало подбрасывать, будто резиновый мячик. Грабин ехал позади, наблюдая со стороны, как мотается его Ф-22.