Земные громы - [29]

Внимательно ознакомившись с предложением Муравьева, Грабин самым тщательным образом проверил все его чертежи и расчеты. Кривая, изображающая давление пороховых газов в канале ствола, выглядела лучше, чем у других артиллерийских систем такого типа. И скорость движения снаряда удовлетворяла предъявляемым требованиям. Настораживало только время горения пороха. Оно почти равнялось времени движения снаряда в стволе.

— Беспокоит меня вот это, — Грабин указал Муравьеву место кривой, где был отмечен конец горения пороха.

— Как раз на дульном срезе, — пояснил тот.

— Вижу, что на срезе. Но это при нормальной температуре. А если сорокаградусный мороз? Порох не успеет сгореть, начальная скорость снаряда упадет, дальность его полета уменьшится. Это отразится на точности стрельбы.

— Верно, — согласился Муравьев, — я как-то и не подумал о влиянии внешних температур. Может, удлиним ствол?

— Тогда придется делать снова чуть ли не все расчеты. И потом, вес. Надо оттянуть конец горения подальше от дульного среза.

Считанное время потребовалось Петру Федоровичу, чтобы исправить допущенный недосмотр. Чертежи ствола со всеми характеристиками были готовы. И конструктор снова стал таким же Муравьевым, каким был до этого, — общительным, веселым, острым на слово человеком.

Иначе работал Константин Константинович Ренне. Получив задание на компоновку верхнего станка, он не замкнулся, не ушел в себя, даже не сел за кульман.

Летели дни, а Ренне вроде бы и не думал браться за дело. Расхаживал от одного стола к другому, из комнаты в комнату, разглядывал чертежи товарищей, советовался с ними, спорил, подбрасывал им свои идеи. Порой Грабина так и подмывало сделать ему замечание, но он сдерживал себя. По всему чувствовалось, что именно такая у Константина Константиновича манера творчества. Ему необходимо было сформулировать свое мнение, проверить его в беседах и спорах, сопоставить с тем, что ложится на ватман у соседей.

И действительно, вскоре Ренне сел за свой рабочий стол. При этом он не пользовался рейсфедером и другими чертежными принадлежностями. Взял картон, ножницы, клей и довольно быстро смастерил макет вращающейся части пушки. Каждый агрегат был на месте, все взаимодействовало. Картина оказалась довольно полной и наглядной. Правда, и у Ренне Грабин нашел недостатки в конструкции верхнего станка. Но уже через день все его замечания были учтены.

— Теперь будем переносить идею на ватман, — облегченно вздохнул Ренне. Подготовить необходимые чертежи ему было легко.

Труднее, чем другим, было Владимиру Дмитриевичу Мещанинову. Конструктор молодой, не имевший опыта самостоятельной работы, он принадлежал к числу тех людей, которые все делают основательно, не торопясь, всесторонне обдумывая каждое свое решение. А подумать ему было над чем. На его долю выпало проектирование противооткатного устройства. Задача сложная и трудоемкая. Но он не спешил, не нервничал, хотя от него во многом зависела работа других конструкторов. И Грабин не собирался торопить Мещанинова. Он понимал, что Владимир Дмитриевич и без напоминаний прилагает все усилия, чтобы уложиться в указанные сроки.

Классически трудился, пожалуй, один Строгов. Василий Алексеевич был в меру усидчив, не было у него ни спешки, ни медлительности. Чертил он так аккуратно и четко, что ему почти не приходилось подтирать карандашные линии. Каждый штрих был на месте, ложился четко и уверенно. Сначала на ватмане только обозначились контуры люльки, которую он проектировал, потом чертеж стал яснее, и все увидели, что Строгов сумел выполнить поставленную перед ним задачу. Люлька получилась простой, прочной и, самое главное, легкой.

Будучи руководителем большого конструкторского коллектива, Грабину необходимо было собрать в одно целое не только детали и агрегаты, создаваемые разными людьми. Он должен был объединить этих людей, создать деловой ансамбль из специалистов разных характеров и разного стиля работы. У каждого был свой участок работы, каждый видел только одну, порой небольшую часть пушки. А Грабин должен был видеть ее всю. Видеть такой, какой она выйдет на огневую позицию.

У любого конструктора есть свой узкий профиль. Один считается мастером по затворам. Другой — специалист по проектированию стволов. Лучше третьего никто не создаст прицел. Грабин мог хуже кого-то из них знать и уметь то, что делали они. Но лучше всех ему требовалось овладеть мастерством компоновки деталей и агрегатов. В дополнение к этому он должен был обладать незаурядными организаторскими способностями.

Сразу же, как только в коллективе узнали о том, что работа над новой пушкой разрешена официально, возник вопрос о ее обозначении.

— Дадим индекс «Г», — предложил Муравьев. — Будет первая грабинская пушка. По фамилии начальника КБ.

— Нет, — категорически отказался Василий Гаврилович, — мною пока так мало сделано. И КБ у нас молодое. И все мы вносим одинаковый вклад в общее дело.

— Не делать же нам индекс из четырнадцати букв!

— Давайте возьмем одну, но такую, с которой не начинается ни одна из наших фамилий, — решил Грабин.

Буква «А» сразу отпала. Под нею шла полууниверсалка. Стали перечислять дальше. Боглевский, Водохлебов, Горшков, Киселев, Муравьев, Павлов, Ренне, Строгов… Чуть ли не весь алфавит.