Земное время №2 2016 - [29]
На другой день, рано утром, пока гости спали, я побежала по деревне искать лошадь, чтобы распахать картофельное поле. Сосед Леха, засматриваясь на беленькую машинку-домик со швейцарскими номерами, важно сказал: «Я щас приду».
Фото: Владимир Старков
Минут через двадцать нарядный Леха с плугом и лошадью был на поле. Он впряг лошадь и стал погонять: «Маша, пошла,» – но она ни с места. Он и вожжами пробовал ее стегать, но кобыла стояла, как вкопанная. Когда я поняла, что кобыла, кроме мата ничего не понимает, крикнула: «Леха, да понужай ты ее как раньше».
– А как же люди? – Леха кивнул головой в сторону машины.
– Они не понимают по-русски.
– А ты как с ними?
– Я говорю по-немецки.
– Ну ты даешь! Леха краянул матом и кобыла рванула. Я сидела на меже и смеялась, пока ко мне не подошла Рита и спросила почему я смеюсь и почему, так долго стоявшая лошадь, вдруг быстро побежала.
– Да Леха сказал ей слово, которое она понимает!
– Какое? – не унималась Рита.
– Ты не поймешь.
– Лошадь понимает, а я не пойму, – сказала, обидевшись Рита, и ушла в машину.
Всю картошку собрали к вечеру. Все кряхтели и держались за спины, с непривычки был этот ударный труд. Наш родственник – дед Ваня натопил баню, принес березовых веников, квасу, самогона и счастливый ждал гостей.
Первыми мылись мужики. Армин (швейцарец), напарившись, долго пил в сенцах хлебный квас. Пока мы с дедом говорили, Армин достал кошелек и подал деду доллары.
– Убери, убери сейчас же – дед побагровел – Спрячь.
Я объяснила Армину, что никаких денег не надо. Дед ворчал, криво поглядывая на Армина, потом изловчился и один выпил рюмку самогона, выпил и при этом громко крякнул.
Следующими мыться пошли женщины. Баня топилась по-черному. Когда мы пригнувшись, вошли в баню, я увидела испуг на Ритином лице. Поставив таз с водой на лавку, я начала ее парить березовым веником. Она поворачивалась с боку на бок, повизгивая. Позже призналась, что такого удовольствия она давно не испытывала.
Сели за стол, когда уже стемнело. Он ломился от явств: огурцы, картошка, сметана, творог, яйца, зелень с огорода, баранина, свежеиспеченый хлеб.
«Вы – миллионеры, – сказал Армин – деревянный дом и баня, свои свежие продукты.» – «Что он болмочит?» – спросил дед.
– Да говорит, что ты миллионер.
– Дааа, я и сам это знаю.
Возвращались домой ночью, Армин пел по-немецки, душа пела, деревня спала. Утром все сельчане стали приходить к машине и приносить подарки: ведро яблок, слив, огурцов, молока, творог. А под вечер мы сидели с Ритой на крыльце, она плакала и говорила, что такого она даже представить не могла. Назавтра мы уезжали в Опочку, в Михайловское. И несмотря на ужасные дороги, на сквернословие я была очень горда за свой измученный, но душевно богатый народ – «миллионер».
Золотце
Студенческие каникулы подходили к концу, наступало любимое мною время года – осень. Но одно не очень меня радовало: надо было ехать в Новосибирск в университет и начинать учебу.
Билет я купила на скорый поезд в купейный вагон, других уже не было. Мама, упаковывала варенье, мед, ягоды и разносолы. Я отнекивалась, но она сказала, что в общежитии все съедите. Поезд пришел с опозданием и остановка была сокращена. Мы кое-как влезли в свой вагон, нашли купе и открыв дверь, мама чуть не упала в обморок. На полке слева сидел бритоголовый большой мужчина. На столе бутылка водки, граненый стакан, а рядом с ним на полке – облезшая, видавшая виды, семиструнная гитара. «Не боишься, мамаша, отпускать со мной такую красавицу одну?» – он засмеялся и два ряда золотых зубов еще больше напугали мою маму. «Стой здесь, а я к проводнику схожу, может другое место даст». Другого места не оказалось, объявили отход поезда, и моя мама в слезах пошла к выходу, наказывая мне, чтобы я была осторожней.
Поезд тронулся, и мой попутчик, выпив целый стакан водки, предложил знакомиться.
– Меня Виктор зовут. Погоняло – золотце.
Я решила, что ему нельзя говорить своего имени, и назвалась Катей. Лицо его побагровело, он взял в руки гитару и начал петь:
Моя ты Катечка, моя чудачечка,
Моя ты Катечка, мой идеал.
Не курю я и не пью,
Катька, я тебя люблю.
Моя ты Катечка, чтоб я пропал.
Я сидела в углу, прижав к себе сетки, сумки, в которых находились мамины варенья-соленья, и почувствовала, что у меня от страха стала болеть голова. Но тут Виктор-«золотце» снова запел:
Моя ты Катечка, моя чудачека,
Моя ты Катечка, мой идеал.
Всю Сибирь обмолочу,
Но тебя озолочу.
Моя ты Катечка, чтоб я пропал.
Выпив из бутылки остатки водки, он прилег и захрапел. Я тихонько вышла из купе в коридор, взяв с собой сумочку с деньгами и документами, и стала смотреть в окно. Мелькали огни, ветхие домишки, леса… На некоторое время я даже забыла о Викторе, стала вспоминать свое детство, проезжая знакомые места. Да, жизнь меняется, не стоит на месте, как и эти тени, бегущие за окном.
Темнело. За темными полями слабо алел закат… Было такое чувство, что именно сейчас, я оставила в своем городе беззаботное детство и насовсем уезжаю от него. Не заметила, как простояла у окна более трех часов, из купе вышел мой попутчик:
– Ты что, Катя, стоишь, иди присядь, не бойся, не трону.
