Земное время №2 2016 - [20]
Поэт Игорь Григорьев (1923–1996)
В те годы «застоя», пожалуй, только поэты пытались сохранить взгляд на жизнь, которой жило общество, как на мир, многокрасочный, полный тайн, загадок, стремлений, желаний. Они хотели жить ярко, жадно, с радостью. Сама реальность давала для этого мало поводов Жизнь людей была довольно скудной, полной ограничений, запретов. И даже мир, который создавали советские поэты в своих стихах, не мог заполнить духовных пустот той жизни. Даже их звучные и правильные стихи казались иллюзией и самообманом. Думается, что при знакомстве с ним в те годы не стихи, а именно сам поэт, его неповторимая личность произвели бы незабываемое впечатление. Игорь Григорьев сравнительно недолго был на посту официального руководителя писательской организации, но и позднее он остался фактическим ядром и лидером литературной жизни в Пскове. При этом, по многочисленным воспоминаниям современников, Игорь Григорьев не был формальным лидером, он обладал даром притягивать к себе людей. В общении с ними он раскрывал и развивал их личностные качества. И, возможно, это бескорыстная духовная повседневная работа и сохранила в стихах поэта особый мощный духовный заряд, полученный от общения и любви, которых было так много в его жизни.
Сейчас кажется, что его стихи переросли свое время и превратились в драгоценное наследство. И это наследство каким-то чудом сохранило память о более далекой эпохе, о которой в эпоху застоя мало вспоминали, о Серебряном веке поэзии.
Сопоставляя факты жизни И. Григорьева в Пскове, наполненной общением с людьми, по его стихам понимаешь, что он при этом непрерывно занимался своей главной работой, работой со словом. В застойные 70-е и 80-е поэт сквозь время, сквозь катастрофические бездны и пустыни прошедших войн словно бы вступал в диалог с поэтами тех, казалось бы, рухнувших в забвение времен. И для себя он их воскрешал, возрождал, он вникал в звучание их стихов, и своими словами, в своих стихах словно создавал иллюзию отражения, словно запечатлевал эхо того утраченного блистающего мира.
Прежде всего, его стихи рождают впечатление близости поэзии Игоря Северянина. Эта, возможно неожиданная, параллель могла возникнуть только в наше время, когда, для широкого читателя, начиная с 90-х годов, поэзия эпохи модерна и декаданса возродилась и нашла своих благодарных поклонников уже не в одном поколении.
Подобные ассоциации рождаются при чтении стихов Григорьева на любую тему: о пережитой трагедии войны, об умирающей деревне, о судьбе родины, о конфликте поколений, о драматических коллизиях любви современных людей. Решая тему раскрытия поэтического образа, Игорь Григорьев, находит собственную манеру, особенно роднящую его с Игорем Северяниным – это словотворчество, игра со словом, поиск его производных вариантов «заря, заряна, заряница»…, обогащающих поэтическую ткань богатством оттенков чувств и смыслов.
(«Сево»)
Практически любое стихотворение Игоря Григорьева привлекает внимание или найденными, или по-новому звучащими словами:
Они «задевают» воображение, заставляют увидеть картины, нарисованные словами поэта.
Именно эти впечатления от стихов Игоря Григорьева вызвали сравнение со стихами его далекого предшественника из Серебряного века – Игоря Северянина.
Игорь Северянин – создатель невероятного множества стихов в разных жанрах и темах. Его, в основном, признавали как певца своего времени («Это было у моря», «Ананасы в шампанском»). Тогда и жизнь богемы, и жизнь обывателей словно растворилась в изысканности модерна, доходящей до манерности, искусственности чувств. За этой манерностью у Северянина скрывается мощный пласт иронического подтекста. А объединяет эти качества стихов их всепобеждающая певучесть, музыкальность, которая стала знаменем, девизом в поисках красоты у всех мастеров Серебряного века.
Игорь Северянин неутомим в поисках особенных слов, словечек и выражений в своей поэтической работе:
«Заволнуется море, если вечер ветреет»…(«Октава»), «И жар вам овеерит ветер» («Яблоня-сомнамбула»), «Сжавшие сердце мне многолюбивое» («Сердце мое»), «пчела, летучая жужжалка» («Весенний мадригал»), «Я лунопевец Лионель» («Рондель»)
В его поэзии при этой неистребимой любви к конкретным деталям быта «в стиле модерн», постоянно проявляется дистанция, с которой поэт – преобразователь мира – провозглашает:
При первом же, почти невольном сравнении со стихами Игоря Григорьева поражает созвучие этих строк:
(«Василию Григорьеву, внуку моему»)
Все больше убеждаешься, что сила григорьевских строк – и в самобытности его поэтического таланта, и в особом взгляде на традиционные темы, – и в найденной им опоре на культурные традиции русской поэзии.
