Земное счастье - [7]

Маран усмехнулся.

— Ты прав. Не отвечу.

— Тогда перейдем к резюме. Подаю заявление.

— В рыболовный клуб? — засмеялся Маран.

— Я не шучу.

Маран задумчиво посмотрел на него.

— Учти, на это надо немало времени и упорства.

— И не болтать, это я уже понял.

— Разве ты можешь что-нибудь скрыть от Ники?.. Впрочем, я, кажется, начинаю тебя понимать… — Словно сам смущенный собственным признанием, он торопливо сказал: — Ладно, Дан. Только не сейчас, хорошо? На Земле.

— Конечно.

— А теперь поговорим о том, из-за чего я тебя позвал. Я хотел бы, чтобы ты рассказал мне о Лахе. Я имею в виду те материалы, которые ты добросовестно… я за тобой не следил, конечно, но в твоей добросовестности не сомневаюсь… изучал, когда считалось, что мы отправимся в Лах.

— Но ты ведь тоже их смотрел, — удивился Дан.

— Боюсь, что я был плохим учеником, — сказал Маран. — Открою тебе маленький секрет. Это ведь происходило в период между тем, что все считали выздоровлением, и моментом, когда я стал умирать во второй раз…

— Умирать? — переспросил Дан.

— Ну да. Хотя до реанимации тогда не дошло, но ощущение умирания было полное. Не хватает воздуха, останавливается сердце, и уходит сознание. Чего же больше?

— Больше нечего, — согласился Дан, сразу вспомнив эту «вторую смерть». Они сидели утром в столовой за завтраком, сам он уплетал за обе щеки, а Маран даже не притронулся к еде, только с усилием глотал кофе. Дан обратил внимание на его неестественную бледность тогда, когда он, оставив недопитую чашку, вдруг встал и сказал: «Пойду к себе. А лучше прямо к Индире.» «Тебе нехорошо? — спросил обеспокоенный Дан. — Проводить?» «Да нет, дойду. — Маран сделал шаг, добавил: — Наверно», Дан решил идти за ним, но вздумал допить кофе, и, пока смотрел на чашку, услышал грохот опрокинувшегося стула — Патрик, сидевший чуть дальше, сбив стул, кинулся как раз вовремя, чтобы подхватить Марана, а затем вместе с подоспевшим Даном кое-как довести до медотсека, где совершенно потерявшая голову Индира, размазывая слезы по лицу, говорила: «Ничего не понимаю, ну ничегошеньки. Три дня назад кровь была нормальная, а сегодня сосуды буквально пустые»…

— Я, кажется, догадываюсь, в чем дело, — сказал Дан. — Радиолог ведь мне потом объяснил, что чужая кровь работала не в полную силу, и у тебя все время должно было быть кислородное голодание. Но по тебе ведь никогда ничего не видно. Я подумал, что он преувеличивает. Нет?

— Нет, — сказал Маран. — Голова у меня была, как в тумане. Просто я думал, что пройдет, и старался как-то пересилить. Тем более, что узнал про бомбу. Ну и олух я! Хорош я был бы в таком виде на Торене. Повезло, что я свалился там, на станции, до того, как мы успели улететь… Словом, я плохо соображал. И почти ничего не помню.

— А что ты хочешь знать про Лах? И зачем?

— Я думаю, что Патрик прав, Дан. Периценцы наверняка тоже из нашей команды. Еще одна грань, и я хотел бы знать о ней как можно больше. Конечно, в Разведке можно будет взять все материалы и посмотреть, но я, как ты понимаешь, уже верчу в уме всякие варианты и не хочу ждать. Так что рассказывай все подряд, если случатся повторы, не страшно. Дай только закажем кофе.

Он отставил бокал с недопитым коньяком и потянулся к пульту, но не успел до того дотронуться, дверь открылась, и в каюту вкатился робот-бармен с подносом, центральное место на котором занимал термос с кофе. По большим кружкам Дан сразу понял, что заказала его Наи.

Когда Дан вернулся к себе, три женщины, уютно усевшись в кружок (он сразу вспомнил клуб рыболовов), оживленно болтали.

— Судя по вашим румяным лицам и блестящим глазам, девочки, вы обсуждаете нашего брата, — сказал он шутливо. — Продолжайте, я пойду в библиотеку.

Но Наи уже вспорхнула со своего кресла — Дана не покидало ощущение, что она то ли ходит по воздуху, то ли летает, и исчезла.

— Никогда в жизни не видела столь счастливой женщины, — сказала Ника, когда дверь за ней закрылась.

— Несколько дней назад ты утверждала прямо противоположное, — напомнил Дан, усаживаясь в угол дивана.

— Что было, то и утверждала, — сказала Ника. — В том-то и дело, наверно, нет счастья без печали. Никак не пойму, завидую я ей или сочувствую.

— Сочувствуешь? — удивился Дан. — С чего бы это?

— Так ведь произошло именно то, о чем я тебе говорила. Он ее поглотил. Растворил в себе. Она совершенно потеряла рассудок.

— В чем это выражается?

— Она говорит только о нем. Что сталось с той неприступной особой, которой ты звонил при мне перед первой экспедицией на Палевую? Куда делась гордячка, которая ни словом не выдала своих страданий, когда вы вернулись, а он остался там? Как только разговор уходил в сторону, она сразу отключалась и уплывала. Какое-то безумие!

— Почему ты так сокрушаешься? — усмехнулся Дан. — Может, если б и ты растворилась, ты была бы такой же счастливой.

— Я и так счастлива, — отрезала Ника и вдруг поглядела лукаво: — Ты же не умеешь этого, Дани.

— Чего?

— Растворять.

— Погоди, еще научусь, — пообещал Дан зловещим тоном.

— Ха-ха! Он научится. Вот умора! Ты слышишь, Дина, что он говорит? Он полагает, что этому можно научиться. Дани, радость, с этим рождаются.