Земная твердь - [7]

— Не поддамся тебе! — кричал он. — Нет! Нет!

Он долго бежал куда-то, не разбирая дороги, проваливаясь босыми ногами в снежные наметы. Мороз хватал его за уши, давил на плечи и грудь, мешал дышать.

В тот же день Петька надолго слег в постель.

Прилетевший на самолете врач, старичок с ершистой бородкой, определил, что у мальчика нервное потрясение и жестокая простуда. Он оставил для больного ворох пакетиков с порошками и таблетками, столько же советов матери и, прощаясь, обнадежил Дарью:

— Не отчаивайтесь, уважаемая мамаша. У мальчика крепкий организм. Поправится.

Выздоравливал Петька медленно. Тяжелый недуг отнял не только силы, но и разучил его улыбаться. Для маленького человека будто совсем исчезли детские забавы. Он никогда не вспоминал об играх и не тянулся к ним.

Как-то к нему в гости пришла Марийка. Она разложила на постели больного принесенные с собой коробочки, баночки, тряпки, куклы, фантики, несколько блестящих игрушек с елки, большую розовую раковину.

— Теперь будем устраивать клетки, — предложила она и подала Пете свою любимую куклу: — На, это тебе. Бери же.

Но Петька безучастно глядел на Марийкины безделушки, и на конопатый лоб его легли две черточки-морщинки.

Зато мальчик сильнее потянулся к матери, на каждом шагу останавливая ее новыми и новыми вопросами.

— О папке ничего больше не слышно?

— Пока нет.

— А у тебя еще есть наколотые дрова?

— А что?

— Вот я скоро выздоровею и наколю их, до весны чтобы хватило. Ладно?

— Ладно, — соглашалась мать.

Однажды Петька подозвал мать к своей постели, поглядел прямо в лицо ее серьезными округлившимися глазами и, облизав вялые губенки, спросил:

— А ты, мама, не будешь выходить замуж?

Этот вопрос и рассмешил Дарью и в то же время заставил задуматься над тем, что незаметно, как-то сам собой, вырос сын и с ним теперь надо считаться. Ей было приятно это открытие.

К весне мальчик встал на ноги, и Сторожевы переехали в Громкозваново, на квартиру к вдове Лидии Павловне Скомороховой.

VII

Опять был апрель. Властное солнце победно ломилось во все земные дела. Большое село, с домами, улицами, огородами, тополями, захлебывалось солнцем. Пели весенние песни горластые петухи. На завалинках уже давно согрелась прошлогодняя пыль, и в ней сладко нежились куры и пурхались воробьи.

Во дворе нового Петькиного дома разлилась большая лужа, и, чтобы не замочить ног, все ходили к крыльцу по завалинке, разбивая и растаптывая ее. Петька сразу заметил этот беспорядок в хозяйстве. Он отыскал на конюшне измазанную навозом лопату, выскоблил, вымыл ее и принялся пробивать дыру в подворотне, чтобы выпустить воду со двора в уличную канаву. В тени забора снег заледенел, и его пришлось бить колуном. У Петьки рубашка вымокла от пота, на бледных щеках проступил румянец.

Наконец вода хлынула по ледяному руслу. Журча и всплескивая, она падала в кипевшую канаву и уносилась вниз, к речке Крутихе. Петька, опершись на лопату, глядел на мутный поток вешней воды и наслаждался теплом, воздухом, любовался своей работой. Вдруг откуда-то прилетел меткий снежок и сшиб Петькину шапку прямо в канаву. Пока он доставал ее, рядом, в воду, упало еще три или четыре снежка: они забрызгали его лицо, шубенку.

Петька распрямился и увидел на заборе соседнего дома трех мальчишек. Они весело смеялись, засыпая новичка ехидными словечками:

— Эй ты, кырыш, умылся?

— Гля, ребя, он рыжий. Ха-ха!

— Рыжик-пыжик, Рыжик-пыжик.

Особенно измывался старший из мальчишек, очевидно, заводила. Он, длиннолицый, широко открывал большой рот и пел:

— Рыжик-пыжик съел кота от усов и до хвоста.

Петька подхватил на лопату мокрого снегу и швырнул в него.

Мальчишка визжал и яростно ругался, сметая с одежды снег. Потом спрыгнул на землю, прищурил глаза и пошел на Петьку.

— Дай ему, Костя, под нюх.

— В канаву рыжего!

Все ждали, что новичок бросит лопату и спрячется за воротами. Но тот стоял. У ребят, что сидели на заборе, даже прошли мурашки по коже. Что-то будет? Костя любит драться: он дерзкому врагу не спустит.

— Кхы, — неожиданно выдохнул Петька, как пружина, метнулся на Костю и головой сбил его с ног. Потом отступил шага на три и угрожающе предупредил: — Морду в кровь исхлещу. Не лезь.

О других мальчишках Петька забыл, а они подскочили к нему сзади и столкнули его в канаву. К их удивлению, парнишка не заплакал. Встав на ноги, он снял шапку, с которой ручьями текла вода на лицо и за шиворот, и очень спокойно сказал:

— Говорите спасибо, что я после хвори. Пойду домой.

Вечером, когда мать и тетка пришли с работы, все трое ели горячую картошку и пили настоянный на смородине кипяток. Мать обветренными пальцами сдирала с картофелин тонкую кожуру и, бросая на Петьку строгие взгляды, выговаривала:

— Не успел приехать на новое место, а уже учинил драку. «Они первые». Мог бы и стерпеть поначалу. Они все-таки тутошние.

— Не буду терпеть. Не буду.

— Смотри, Петька, надеру уши. Варнак.

— И дери. А им я не поддамся.

— Ну и упрямец. Да ты в кого такой поперечный! — качала головой Дарья.

— Зря, Дарья, ты допекаешь парня, ей-ей, зря, — вдруг вступилась Лидия Павловна. Обласкав Петьку взглядом своих темных глаз и пристукнув ладонью по столу, сообщила: — Нашим ребятишкам и я бы не уступила. Задиры — каких свет не видывал. У них бойкий наскачет, а смирный наплачет. Правильно, Петруха, не поддавайся. Ну, это их ребячье дело. Помирятся еще, — закончила она и налила себе новую чашку чаю. Затем достала из своей сахарницы большой кусок сахару и подала его Петьке: