Земная твердь - [37]

— Ты видела мерзавца? Теперь будешь знать его. Отступи я от него — он распоясался бы окончательно. Однако этого хама надо проучить. Надо проучить его. Я думаю, ты сходишь к начальнику штаба Виктору Покатилову и расскажешь ему о поведении Сторожева. Он же оскорбил тебя своими хулиганскими выходками. Варнак.

Зина было заупрямилась, но Владимир с обидным удивлением пожал плечами:

— Смотри. А я думал, у тебя есть гордость.

И Зина пошла.

— Едем покорять тайгу, а в своей семье не можем навести порядка, — жаловалась она начальнику штаба. На шум ее голоса из соседнего купе прибежала Ия Смородина и со злорадной улыбкой застрекотала:

— И что я говорила? А я это и говорила. Я знала наперед.

V

За окнами — просторы Урала. Дали раздвинулись, будто воздух здесь стал прозрачней и светлей. В долинах рек — леса, от насыпи до горизонта в синей дымке — леса, леса и леса.

Порой из-за деревьев, как любопытный ребенок, выбегал огонек, чтобы поглядеть на поезд, за ним еще два, три, десяток, и вдруг в половодье огней разметывался город.

К станции Богоявленской комсомольцы подъезжали утром. В вагоне суета, шум, сборы.

— Вот и приехали, — весело объявил кто-то.

— Боже мой, лесище-то — ужас, — вздохнул другой голос, девичий.

Поезд остановился на небольшой станции. Далеко вправо и влево от железнодорожных путей навалены горы бревен, брусьев, досок, горбыля, шпал, дров, кучами лежат обрезки, сучья. Над всем этим маячит долговязая рубленная из кругляка сторожевая вышка. Где-то за курганом свежих опилок пронзительно, как поросенок, схваченный за ухо, визжит дисковая пила, тарахтит движок и вперегонки цепко тяпают топоры.

Только-только распахнулись двери, как в вагон хлынул и заполнил его приторно-сладковатый запах древесного гнилья, смолы, несвеже разделанных огромных лесин.

Приехавшие шумно рассыпались по полустанку, тащили свои пожитки на деревянную площадку у станционного домика, привязанного нитями проводов к высокому столбу, на котором прибит наскоро написанный желтыми, с подтеками, буквами лозунг: «Привет вам, молодые лесорубы!»

Встречать новоселов привалили все жители пристанционного поселка. Был тут и директор Богоявленского леспромхоза Поликарп Фролович Кузовкин, грузный мужчина, с большим добрым лицом. Он чутко приникал к разговорам ребят, перехватывал их вопросы и отвечал им. Молодежью остался доволен. Щерился в одобрительной улыбке и говорил, обращаясь к мастеру молодежного участка Крутых:

— Вот таких мы и ждали. Гвардия. Верно, Тимофей Григорьевич? Теперь ваш лесоучасток должен быть по всем статьям передовым. Так, что ли, мастер?

— Говорю, что голой рукой участок не тронь сейчас, — в тон директору отвечал Крутых и, сдернув с головы фуражку из черной кожи, старательно вытирал лысину застиранным платком. Глаза его нетерпеливо глядели в сторону сторожевой вышки, где на лежневке должны были появиться автомашины. Но там было пустынно.

— Что же с ними случилось, а, Поликарп Фролович? Неужто опять лежневка провалилась? Как вы сказали? Все может быть? И я то же говорю.

— Конечно. Эти таежные болота город засосут и поглотят. Ты пойди, Тимофей Григорьевич, в экспедиторскую — звони еще на участок.

— Слушаюсь, Поликарп Фролович, — быстро, по-медвежьи косолапя, Крутых укатился за штабеля неошкуренных бревен. Вернулся скоро и шумно объявил:

— Говорят, что идут. Давай, ребята, трогай к вышке, а там по машинам и — домой.

Солнце стояло уже высоко, и туман, запутавшийся в вересковых кустах на просеке, мягко розовел в солнечных лучах. Пригревало. Отошедшие с ночи комариные легионы яростно жгли лица и руки, прокусывали чулки на девушках и травили кожу беспрестанными уколами.

К диспетчерской, домишку с односкатной крышей, приткнувшемуся к длинным ногам вышки, подошло несколько грузовых автомашин. Владимир увидел их, схватил свой чемодан, гитару и бросился бежать, предупредив Зину:

— Ты двигай помаленьку, а я местечко у кабины займу: там меньше трясет. Надо думать, какая тут дорожка.

Он торопился. Громоздкий чемодан кривобочил его, сбивал на мелкий шаг.

Зина подняла свои вещи и пошла следом. Но через десяток шагов выдохлась. Пальцы рук онемели и сами по себе выпустили тяжелую ношу.

«Убежал зачем-то, — почти заплакала девушка. — И мама тоже хороша — насовала всего. Не хватает еще чугунной сковородки да утюга. Майся вот».

Чуточку передохнув, она снова подняла свои два чемодана, сумку, сетку, сверток и снова, сделав дюжину шагов, остановилась. По щеке девушки скатилась слезинка. Первый день и первая слезинка на новой земле. А впереди так много дней!

Налегке, с одним вещевым мешком за плечами, догнал Зину Петруха Сторожев. Он заглянул в лицо девушки и укоризненно спросил:

— Пол-Карагая, наверное, везешь в своих сундуках и узелочках?

— А тебе что?

— Мне-то ничего. Ну-ка.

Он плечом оттеснил ее от чемоданов, подхватил их и свободно, легко зашагал по тропке меж пней и ворохов древесного хлама. Она покорно шла за ним, смотрела на его крутой затылок, на большие напряженные от тяжести чемоданов плечи, и в груди ее копошилось раскаяние: «В нем нет ничего хулиганского. Он просто неотесанный парень. И зря ходила я жаловаться на него. Зачем? Как девчонка-первоклассница…»