Земляки по разуму - [157]

— Хлеб, кстати, тоже. И не говори, что не хлебом единым…

— На Земле подходит к концу эпоха Рыб, — продолжал развивать собеседник абсолютно свою мысль, — и лишь наш полет…

— Да погоди ты с полетом! Прилетим, никуда не денемся…

— Ты прав, деваться нам отсюда некуда, — обреченно произнес друг и уронил головушку подбородком на грудь.

Тут Семен в душе пожалел, что вернул Длинному дар речи, но все же мужественно решил инициативу в разговоре не упускать.

— Я все это говорю к тому, что нет худа без добра. Вот нет у нас водки, и мы ведем здоровый образ жизни. Жаль, конечно, что ты отощал, как сивый мерин, но ведь и верующие соблюдают пост, очищая таким образом организм от шлаков…

— Рыба — древний символ христианства, — вякнул Длинный.

— Я к тому и веду, что тебя пора записывать в святые — твоих мощей хватит не одному монастырю, — Саньковский осекся, сообразив, что поддался соблазну молоть чушь о невеселом. — Короче, у моей Машки сегодня день рождения и это надо как-то отметить, понял?

Друг посмотрел на него туманным взглядом, где читалось неверие в то, что кто-то где-то может позволить себе праздновать настолько никчемный день. Ведь всех ожидает последний полет…

Тут Длинный содрогнулся, подумав, что вполне мог умереть и то, что сейчас происходит, всего лишь его посмертный бред. Нет, — он даже помотал головой, — если бы это произошло на самом деле, то его тело погружалось бы в пучину морскую в сопровождении чешуйчатых любимцев, но никак не витало бы в подпространстве с дружком-кретином.

— Ты не хочешь со мной отметить ее день рождения? — возмутился Семен. — Я же не предлагаю тебе есть рыбу. Ты уже доказал, что готов заняться самоедством, но не осквернить себя…

— А о моем врожденном каннибализме ты не думал? — перебил тираду Длинный, разозлившись на себя за малодушие, которое превратило его в амебу, ждущую смерти. — Человечинка, говорят, сладка!..

Зрелище оскаленных зубов вымело из головы Саньковского мысль предложить другу съесть пару таблеток Тохиониуса, дабы испытать что-нибудь из ряда вон выходящее, и заставило пересмотреть свои отношения с Длинным, еще полчаса назад казавшиеся безоблачными, и взвесить шансы дожить целым и невредимым до следующего дня рождения супруги, в частности.

— Должен тебе сказать, Длинный, что мое мясо насквозь пропиталось вкусом консервированной рыбы, — промямлил он. — Сам понимаешь, человек есть то, что он ест.

— А если я тебя вымочу? — плотоядно щелкнул зубами тот и тут же взвыл от боли в прокушенном насквозь языке.

Не успев удивиться, Семен был отброшен в дальний угол каюты и чувствительно шарахнулся о переборку вследствие того, что корабль здорово тряхнуло.

— Метеорит! — завопил он, когда к нему вернулась возможность дышать.

Длинный, вытирая залитые кровью губы, что-то нечленораздельно промычал и повертел пальцем у виска.

«Правильно, — сообразил Саньковский, — какие к черту в подпространстве метеориты? Мы прилетели!»

— Поздравляю с прибытием к месту назначения!

Ответная реакция друга не порадовала его разнообразием, разве что тот, вдобавок к сакраментальному жесту, ткнул пальцем в иллюминатор.

Там, как и раньше, колыхалась беспросветная тьма. Благодаря отсутствию каких-либо ориентиров и эффекту усталости глаз даже казалось, что она издевательски переливается всеми оттенками черного. От абсолютного до кромешного. Так сказать, от «хоть глаз выколи» до «не видно ни зги».

И тут Семен вспомнил. И захохотал, вызвав в глазах Длинного поначалу недоумение, а затем уже форменный испуг — неужели невинная шутка о наследственном людоедстве настолько помрачила мозги друга?..

— Мы с тобой идиоты! — наконец выдавил из себя Саньковский сквозь всхлипы настораживающего смеха. — Это не иллюминатор!!! Это картина Тохиониуса «Абсолютно черный круг»!

Длинный сплюнул в угол кровавую пену.

— Чего?!!

— Чего, чего?.. — передразнил его Семен. — Элементарное следствие взаимопроникновения двух абстрактных культур, неужели не ясно?

По виду друга было понятно, что ему, далекому от абстракционизма, такое объяснение все равно, что зайцу принцип действия стоп-крана.

— Ладно, — махнул рукой Саньковский, — вернемся домой, познакомлю тебя с творчеством Малевича, а пока…

Он поднялся и поковылял в рубку управления, чтобы решить проблему посадки. В простоте душевной ему казалось, что это лишь процесс, противоположный взлету.

То, что произошло, когда Семен включил обзорные экраны и приемопередающую аппаратуру, чтобы сообщить Тохиониусу о своем прибытии, повергло его в кратковременный шок. Нет, это было не великое множество звезд Скопления Солнечных Зайчиков, но заквакавший в динамике голос.

— …рады приветствовать… — произнес голос, и этого обрывка фразы хватило, чтобы поставить сознание Саньковского на уши, потому что он его понял.

Тут вдобавок на экране появился сам инопланетянин, похожий на осьминога не более чем на кальмара. Это был длинный разноцветный шланг, украшенный бахромой рахитичных псевдоподий.

Сознание того, что он попал несколько не туда, куда предполагалось, медленно просачивалось в мозг Семена. Вид же инопланетянина вскипятил серое вещество Саньковского, как молния котелок.