Земляк Ломоносова - [29]

Зрители болонской выставки собирались группами около шубинского барельефа и единодушно выражали восхищение.

Академики Болоньи по заслугам оценили работу Шубина. Они избрали его почетным членом своей Академии. Выслушав похвалы и не дожидаясь диплома на звание почетного академика, Шубин продолжил свой путь к Парижу. В пути он еще успел догнать кутивших соотечественников и, не поведав им о своих успехах, поехал дальше. На этот раз в Париже он не задержался, отправился в Лондон, а оттуда в Россию, в Петербург…

Диплом на имя почетного члена Болонской академии Федота Ивановича Шубина почтой следовал за ним.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Почти одновременно с возвращением Шубина из длительной заграничной поездки по приглашению царицы Екатерины приехал в Петербург философ Дени Дидро.

Время в России было тревожное. Многотысячные крестьянские отряды под водительством Емельяна Пугачева потрясали тогда восточную часть России. Обеспокоенная Екатерина щедро награждала душителей крестьянского восстания.

Дидро, встретясь с Екатериной, понял из разговоров с ней, что русская императрица в переписке с ним была лжива, что она вовсе не помышляла и не помышляет о подлинных преобразованиях в России, о которых не раз писал он ей из Франции. На щекотливые вопросы французского философа Екатерина, пожимая плечами, отвечала:

– Ах, боже мой, как было бы прекрасно – бесплатное обучение, но понимаете – в России оно невозможно… Вы говорите, создать законодательный корпус, а что же мне тогда делать? Нет, это невозможно… И откуда вы взяли, что помещики обижают крестьян? А вы знаете, как Пугачев сжигает города и села? Нет, невозможно крестьян распускать… Вы не знаете русского мужика: сегодня дай ему волю, а завтра он на радостях напьется и нас же в благодарность за это на вилах поднимет…

Пытался Дидро беседовать со многими придворными вельможами. Он говорил с ними об их обязанностях перед русским народом, о любви к своей родине, о вреде пресмыкательства перед заграницей, и понял философ, что вразумления его напрасны, добрые слова остаются без внимания.

Однажды сидел он уединенно в одной из комнат государственной библиотеки. Перед ним лежал развернутый лист бумаги. Чернильные строки еще не засохли. Губы Дидро были плотно сжаты. Он мысленно твердил обращенные к трону устрашающие слова:

«…Твой подданный лишь поневоле нем,

И не спасут тебя ни зоркая охрана,

Ни пышность выходов, ни обольщенья сана,

Порыва к мятежу не заглушить ничем…»

Дидро задумался, откинувшись на спину кресла. Обнажилась тонкая шея. Черный бархатный ворот халата ярко подчеркивал ее белизну.

В дверь осторожно постучали.

– Войдите! – сказал Дидро, нахмурясь.

Вошли двое: живописец Левицкий и недавно приехавший из-за границы Федот Шубин. Левицкий отрекомендовался и попросил разрешения сделать с философа карандашом набросок для большого портрета. Зная Левицкого как талантливого русского живописца, Дидро охотно согласился:

– Рисуйте, но, пожалуйста, в этом халате и без парика.

С Шубиным у него завязалась беседа о Риме, о выставке в Болонье. Узнав, что в Болонье Шубин избран почетным академиком, Дидро от души поздравил его и сказал:

– Это очень кстати. Кто знает, когда бы догадались русские вельможи разглядеть ваш талант. После Рима и Болоньи они тоже приметят и, вероятно, тоже зачтут вас в академики.

Дидро на минуту умолк и посмотрел в сторону Левицкого. Тот примостился на широком подоконнике. Было слышно, как шуршал карандаш по александрийской бумаге, приколотой к доске. Левицкий быстро рисовал, внимательно всматриваясь в энергичное, умное лицо знаменитого просветителя.

– Не старайтесь искать сходства с оригиналом, – едва заметно улыбаясь, проговорил Дидро, обращаясь к живописцу, – у меня каждый день и много раз меняется физиономия. Эти, быть может не для каждого уловимые изменения, находятся в зависимости от того, каким предметом заняты мои мысли…

Шубин приметил, что Дидро чем-то расстроен. Здесь, в России, он выглядел мрачнее, нежели в Париже. Невольно погрустнел и Шубин, он подумал: «Ужели царица и ее вельможи, не в меру преклоняющиеся перед Францией, перед ее напыщенным великолепием, не могут и не хотят с должным почетом и уважением принять одного из немногих лучших людей Франции?»

– А вы, друзья, слышали новость? – вдруг оживленно заговорил Дидро. – Наследник Павел женится. Он потребовал, чтобы герцогиня Гессен-Гамбургская привезла ему на выбор в невесты трех своих дочерей. И она их привезла. Одну из них, Вильгельмину, Павел облюбовал, – Дидро усмехнулся и, покачав головой, добавил с иронией: – Герцогиня, конечно, согласна сбыть свою дочь русскому престолонаследнику. Еще бы! Она знает, что запад робеет перед могучей силой вашего народа. И тому есть основания. Я знаком с русской историей, преклоняюсь перед величием Петра, который сумел так быстро и высоко поднять Россию. Великий Петр и Ломоносов – это были действительно верные слуги своего отечества, они помышляли о славе России, они понимали силу, разум и все лучшие качества своего народа и знали, на что способен ваш замечательный народ…

Дидро вздохнул и, понизив голос, продолжал: