Земля Тиан - [6]

Впоследствии, в более зрелых годах, они вместе читали Дюма и увлекались им, катались на коньках и занимались фехтованием. След этих упражнений остался на лбу Дорогова на всю жизнь.

Несмотря на существенное различие их характеров, сблизила их одна общая черта, проявлявшаяся в них с одинаковой силой, хотя и очень различно: оба они были, что называется, романтики. У Дорогова склонность эта сказывалась в любви к музыке (он недурно играл на скрипке), в редких, но всегда серьезных увлечениях женщинами, в которых искал он красоту не только физическую, но главным образом, духовную, и в чтении исторических романов, которыми Павел увлекался.

Романтизм Тенишевского был иного рода. В детстве был он дважды нещадно порот отцом, суровым артиллерийским полковником, за побеги из дома «в Америку», а в корпусе числился постоянным обитателем карцера. Семнадцати лет он дрался на дуэли с таким же мальчишкой, как он сам, из-за вальса с женой акцизного контролера, двадцатитрехлетней блондиночкой. Павел присутствовал на дуэли в качестве секунданта, в душе твердо решив, — «если Валериан будет убит, стать на его место и отомстить за смерть друга». «Мстить» не пришлось. Дуэль окончилась благополучно. Никто не пострадал.

Артиллерийский полковник, без ума любивший своего «Вальку», к чести своей оказался внимательным и дальновидным отцом. После неоднократного многочасового хождения взад-вперед по кабинету он еще за два года до дуэли решился нарушить родовую традицию и из пятого класса корпуса перевел сына в гимназию:

«Надо дать свободы, простора. Пусть сам выберет себе дорогу. Не лежит его душа к военной дисциплине».

Валериан не ударил в грязь лицом. Языки он усвоил на лету, самоучкой стал играть на рояле и гимназию окончил с золотой медалью.

Юность Павла Дорогова не ознаменовалась никакими приключениями. Учился он хорошо, но не блестяще. Там, где экспансивного его друга выручали природные способности, Дорогов брал усердием и систематичностью. По окончании реального училища, решив поступить в горный институт, он в течение лета подготовился и хорошо сдал конкурсный экзамен.

Ставши взрослым, Павел Александрович, по существу, мало изменился. Он остался все тем же немного медлительным, покладистым идеалистом, добросовестным, но не очень предприимчивым в делах, каким он был и в юности. Под стать его характеру была и внешность: высокого роста, плечистый, он, правда, не гнул подков, но силой обладал внушительной. Черты лица Дорогов имел мягкие, хотя и крупные, а серые глаза его смотрели ласково и часто улыбались. Ни усов, ни бороды он не носил, а светлые волосы стриг коротко, по-американски.

Разлученные отъездом старика Тенишевского на фронт (семья последовала за ним, в Польшу), — друзья встретились в Петрограде студентами. Дружба их еще более окрепла. В жизненной борьбе, оба неопытные и оба жаждущие, они поддерживали один другого, так как оба стремились излить избыток духовной силы на кого-то и в то же время оба нуждались в поддержке.

Революция разбросала их. Дважды встречались они за годы смуты и крови. Дорогов — кавалерийским поручиком, Тенишевский — артиллеристом. Потом наступило крушение. Колчаковская армия отступала через Сибирь. Они потеряли друг друга из виду. Валериан Платонович, сняв военный мундир, успел сдать государственные экзамены при университете во Владивостоке, До-рогов застрял в Сибири и только в 1924 году с великим трудом и опасностью выбрался из СССР в Харбин.

В 1929 году друзья столкнулись на улице в Шанхае. Именно благодаря тому, что и раньше они подолгу и часто не видели один другого, во встрече их не было ничего натянутого.

Каждый из них продолжал заниматься своим делом, — Тенишевский в своей конторе, Дорогов, — на службе в американской фирме, — но, несмотря на то, что жили они порознь и даже встречались редко, — прочная и деятельная дружба соединяла их всегда.

* * *

Вернее всего, что при других обстоятельствах доклад Зайковского не произвел бы на Валериана Платоновича никакого впечатления, но разговор за чайным столом придал его мыслям течение столь же неожиданное, как и стремительное. А так как оставлять раз зародившуюся идею в образе бесплодной теории было не в обычаях Тенишевского, он немедленно дал ей практические очертания и, надо сознаться, довольно грандиозные. Нетрудно догадаться, что темой его размышлений сделалась гуй-чжоуская платина.

В «Желтой лампе» Тенишевский бывал, так как он вообще бывал повсюду, не будучи связан с этим обществом ничем и, хотя он не был ни журналистом, ни художником, тем более ни синологом, члены «Желтой лампы» во главе с самим председателем искренне считали Валериана Платоновича одним из деятельнейших соревнователей. Привлечение Зайковского в число сотрудников этого «содружества» состоялось при его непременном участии. С Яном Яновичем Тенишевский был знаком уже несколько месяцев, встречаясь с ним в доме одного из своих клиентов-китайцев, и мысль о привлечении Зайков-ского в «Желтую лампу» принадлежала ему. Сам же он, заручившись восторженным согласием Качаева, и привел ее в исполнение. Зайковский, избегавший публичных выступлений и вообще державшийся в стороне от всякой общественной работы, заставил довольно долго уговаривать себя и вернее всего и вовсе бы отклонил приглашение, если бы не симпатия, которую старый ученый почувствовал к деятельному и любознательному Тенишевскому с первых же дней знакомства. В сущности, Валериану Платоновичу «Желтая лампа» была совершенно посторонним делом, но так уж был устроен этот человек: всюду, где он ни появлялся, видел он неиспользованную возможность применить свою энергию и тут же, часто без всякой даже выгоды для себя, спешил это сделать. Когда Ян Янович согласился, наконец, прочесть для членов «Желтой лампы» свой доклад, Валериан Платонович был обрадован, как будто дело это непосредственно касалось его и неудивительно поэтому, что, встретив Дорогова в пять часов вечера в кафе, он самым решительным образом пристал к нему, уговаривая пойти на этот доклад. При этом он не имел другой цели, как только развлечь Павла Александровича и поделиться с ним достигнутым успехом.