Земля русская - [174]

ЗЕМНОЙ ПОКЛОН

На опушке, в окружении сосен и берез, есть маленькая поляна, которой я положил, наверно, тысячу поклонов. Я брал здесь брусничный и черничный лист, брал алую ягоду землянику и сизую ягоду чернику, брал гриб боровик и траву зверобой, а сейчас пришел за калганом. Среди пожухлой травы, встав на колени, ищу стебли с нежными пятипалыми, словно раскрытая ладонь, листочками. Потянув за стебель, добираюсь до корневища и ножом вырезаю кружок земли, очищаю — и вот на ладони клубенек, источающий приятный калгановый аромат. Каждому клубеньку я кладу земной поклон, и мне приходит мысль, что земля ничего не отдает человеку без поклона: ни хлеба, ни корня, ни травинки, и поклон этот, единственно благородный и благодарный, возвышает человека до высочайших вершин — открывателя и творца.

ДОРОГИ ОТ ЯРОВ-КЛИНА (Заметки о творчестве Ивана Васильева)

«Родимый край! Здесь мои прадеды, деды и родители появились на свет, отвоевывали у глухомани землю метр за метром, выращивали хлеб и лен, справляли свадьбы, пели плавные песни, такие же мелодичные, как здешние реки».

Так, по-видимому, думалось Ивану Васильеву, так позднее писалось, когда он по прошествии многих лет вновь по лесным проселкам, по росистой траве добрался до родной, полузаброшенной, в три хаты, деревушки Верховинино, чтобы поклониться на погосте родным могилам, полюбоваться леском, названным Яров-клином, куда в детстве гоняли в ночное коней. В отцовском саду старушка-солдатка постелила ему дерюжку и полушубок.

«Я лежал под яблоней-лешугой и всю ночь не сомкнул глаз, — вспоминает писатель, — было ощущение покоя и полной слитности с землей, с теплым звездным небом, с яблоневым садом, с пустой деревенской улицей, было чувство, похожее на то, как если бы душу подключили к источнику добра и правды, и она, освобождаясь от всего суетного, полнилась человеческой красотой…»

В сполохах летней ночи ему, должно быть, чудились картины детства и юности, вспоминались дороги, по которым прошел в жизни, лица людей, встречи в разлуки: виделась красота народной жизни. Не в эту ли ночь подспудно, в глубине сознания, возникали неясные еще очертания той книги, которую он потом назовет «Земля русская»? И почему-то мысли все время возвращались к Яров-клину, где высились в детстве могучие, раскидистые ели с такими отвесно уходящими в глубь земли стержневыми корнями, что одолеть, свалить дерево не было возможности… Не такими ли корнями крепились на этой земле его недюжинные земляки, красивые, сильные люди, о которых так хотелось ему рассказать?

Снова и снова обращается автор к милым сердцу картинам России, и видятся ему сотни и сотни деревень, в которых он побывал, и возникают проникновенные поэтические строки:

«Много-много раз я грелся чаем в деревенских избах, и не знаю, чай ли тому причиной или особое радушие людей, но выходишь на крыльцо — дорога перед тобой, зовущие дали, а тебя что-то держит, не отпускает, и необходимо усилие, чтобы сдвинуть со ступеньки ногу, и пойдешь вяло, неохотно, обернешься не раз, помашешь хозяину рукой и дашь себе слово непременно побывать тут еще раз».

Писатель задумывается, в чем же тайна этого чувства любви и привязанности к деревне, и размышляет:

«Может быть, прозрачная, как колодезная вода, тишина, сквозь которую слышны птичьи песни в недальнем лесу и звон косы на лугу, пробуждает в душе нечто незнаемое, что носим мы в себе до поры до времени? Может быть, белые дымы над крышами по утрам, острые запахи возвращающегося с поля стада, петушиные крики на заре, седые росы и белые суметы на улицах, скрип санных полозьев и звон железа в кузне, может быть, все, капля по капле вливавшееся в душу, копилось там, отстаивалось, оседало и проросло любовью».

И с чувством глубокого сопереживания и полного доверия читатель внемлет писателю, разделяет с ним патриотическое мироощущение, следит за его движущейся мыслью.

«Наверно, всего понемногу есть в моем чувстве к деревне… — продолжает писатель свою лирическую исповедь. — И все-таки опять и опять я возвращаюсь к мысли, что всему причиной  ч е л о в е к».

К нему и обращаются авторские восторги, аналитические мысли, раздумья о жизни.

Книге «Земля русская» дан подзаголовок «В памяти живут люди». Люди среднерусской деревни чередой проходят на ее страницах, и в этой многолюдности героев читателям открываются глубины народной жизни.

Вместе с тем «Земля русская» — не только лирическая исповедь много поработавшего и много сделавшего в жизни человека, но и книга широких раздумий о нашем времени, о судьбах современного крестьянства, о путях социалистического переустройства деревни. Писатель остро ощущает масштабы и глубокий смысл свершающихся коренных перемен, чутко всматривается в процессы великого созидания нового и решительной ломки старого уклада сельской жизни. Он пристрастно, увлеченно, изучая уже четвертое поколение коллективистов, которое трудится на этой земле, пишет о том, как идет переналадка всего сельскохозяйственного производства, как становится деревня все более образованной… Радуясь этим переменам, Иван Васильев не хочет оставаться лишь их созерцателем, он азартно, заинтересованно участвует в созидательных процессах, ратует за новизну, изобличает косность и рутину, страдает из-за просчетов и неудач, поддерживает истинных новаторов.