Земля родная - [57]

Панков вдруг, ни с того ни с сего, раздумчиво почесал затылок.

— Понимаешь… Как будто это пустяк… А по-моему, это очень серьезная штука…

— Пока ничего не понимаю.

— Я со своим старшим отпрыском малость поссорился…

Красилов мрачновато поглядел на Панкова.

— У меня мало работы… Только и не хватало в твоих семейных делах разбираться…

— Это не семейные дела, Зот Филиппович, — решительно возразил Панков. — Одним словом, прошу перевести Андрея во вторые подручные. Очень прошу.

— В порядке наказания за непочтение к родителю? — Голос Зота Филипповича звучал насмешливо, а глаза смотрели строго. — Очень хорошо!.. Не ожидал я, Мирон, от тебя такой глупости, не ожидал… Ну, дальше.

— В какое мы время живем? — вдруг заволновался Панков. — Ты мне скажи — в какое?

— Ну это, положим, я знаю. В газетах читал и на собраниях слышал: мы живем с тобой, дорогой Мирон, в период индустриализации, в период первой пятилетки. И не только живем, а даже кое-что делаем. Но какое отношение имеет ко всему этому твой Андрюшка?

— Очень даже большое. Он — первый подручный сталевара, а не просто сын.

— Перебью тебя, Мирон. Ты уж извини. Длинную подготовку ведешь. Говори прямо: в чем дело?

— Так я и говорю прямо: Андрея надо перевести во вторые подручные… Первый подручный — это уже почти сталевар. Ты сам знаешь. Скоро нам понадобятся сталевары. Я вот, как отец его и учитель, говорю: пока не по плечу Андрею эта лямка. Смотрит мелко. Учиться не хочет. Есть у меня такая думка, Зот Филиппович, — двигать в сталевары Брагина. Как ты смотришь?

Зот Филиппович снял пенсне, стал протирать и без того чистые стеклышки.

— Постой, постой… Да у тебя, Мирон, это самое… Ну-ка, садись поближе.

Он извлек из ящика потертую канцелярскую книгу, хлопнул ею по столу.

— Называется «Список сталеваров и подручных». Тут, брат, и ты есть со своим Андрюшкой. Давай-ка, старина, переберем всех по косточкам.

Красилов быстрыми шажками обошел вокруг стола и сел рядом с Панковым. Заговорил весело:

— Всех расшевелим, комсомол подымем! Такую кашу заварим — держись только!

Панков усмехнулся.

— Что-то разошелся ты, Зот Филиппович!

Красилов посмотрел на него хитрым улыбчивым взглядом, раскрыл книгу, осторожно разгладил первую страницу.

Два взрослых человека — один бритоголовый, с пышными темными усами, другой — безусый, с жиденькой, редеющей прической — склонились над обыкновенной конторской книгой. И говорили очень мало. Два старых друга и единомышленника — инженер и сталевар — чуть ли ни в один голос произносили одни и те же фразы:

— Подойдет.

— С этим повременим.

— Об этом надо в партячейке потолковать.

…Утром Красилов и Панков посвятили в свои думы все ячейки: партийную, профсоюзную, комсомольскую. А через несколько дней первая смена читала лозунги и плакаты, написанные и развешанные шустрыми комсомольцами. У самого входа в мартеновский цех на кумачовом полотнище горели слова: «Каждый металлург должен быть технически грамотным. Даешь учебу!» На цеховой конторке тоже алел кумач. Слова призывали: «Молодой пролетарий! Комсомолец ты или не комсомолец, но твердо помни: если хочешь быть хорошим сталеваром завтра — упорно учись сегодня!» Везде висели броские лозунги и плакаты, и на каждом из них во всех падежах склонялось одно слово: учеба. В обеденный перерыв агитаторы тоже произносили это слово. Неизвестно, откуда появились вдруг девчата в красных косыночках с охапками технической литературы в руках.

— А ну, подходи, а ну, налетай! Хорошая книжечка!

— Молодой сталевар, не проходи мимо. Бери, почитаешь — сразу поумнеешь!

Одна из девушек обратилась к Андрею Панкову. Но он даже головы не повернул в ее сторону.

— Ишь, гусь какой! — рассмеялась книгоноша.

— Устроили базар! — проворчал Андрей.

Его остановила Валя Бояршинова. И откуда она только взялась?

— Ты что же это, Андрей, а?

— В чем дело?

— Маленький, не понимаешь!

— О чем ты?

— О книжках. Все берут, а ты нос воротишь. Какой особенный! Учиться не хочешь, да?

— Вот что, Валя, — он бережно взял ее под руку и с деланным испугом проговорил шепотом: — Учеба — это неинтересно, Валечка. Книжечки да тетрадочки мне еще в школе поднадоели.

Валя спокойно высвободила свою руку, выпрямилась:

— Ты комсомолец и обязан учиться. Так решила ячейка.

— А я не желаю. Понятно?

— Будешь каяться.

— Я? Каяться? Не дождешься такого, Валентина Герасимовна.

В конце смены на доске объявлений появился приказ по мартеновскому цеху. Возле него толпились люди. Когда подошел Андрей, они расступились.

— Ух ты! — присвистнул пожилой сталевар. — Крепко закручивают гайку!

В этом приказе, скрепленном четкой подписью начальника цеха Красилова, говорилось:

«Первого подручного сталевара Панкова А. М., ввиду его категорического отказа повышать свои специальные знания и как недостаточно проявившего себя на работе, с сего числа перевести во вторые подручные сталевара. Первым подручным в смене сталевара Панкова М. В. назначить Брагина А. А.».

От доски Андрей отошел мрачный…

…Время шло. Деятельное и неутомимое, оно не спеша, но уверенно делало большие и малые дела: испытывало на прочность отношения людей между собой, меняло наряды земли, строило города и заводы.