Земля призраков - [89]

Девейни услышал смешок и увидел, что рыжая голова Оливера Пилкингтона приподнялась.

— Да все знают, что Айоф Мак-Ганн — ублюдок Хью Осборна, — заявил мальчик. Не успели слова вылететь у него изо рта, как Долли залепила звучную затрещину по затылку сына. Оливер выронил метлу и увернулся от матери, дабы избежать повторного удара. И остановился неподалеку, потирая голову и хмурясь.

— А ну убирайся отсюда, гадкий мальчишка! — воскликнула она с негодованием. — Чтоб я больше не слышала таких разговоров! — Было очевидно, что Оливер почерпнул сакраментальную фразу именно от матери и озадачен ее реакцией на то, что он просто повторил. Девейни сожалел, что мальчик пострадал из-за него.

— Уже несколько лет прошло, а люди все судачат, — сказала Долли Пилкингтон. И фыркнула с неодобрением. Девейни обдумывал новую информацию. Конечно, он слышал, как по городу шептались о Хью Осборне и Уне Мак-Ганн, но не мог предположить, что не знает эту историю до конца. Похоже, даже дети в Данбеге о ней осведомлены. Наверное, и его собственные дети. Он вспомнил склоненную голову и сложенные руки Брендана, когда тот сидел на церковной скамье, вспомнил о вырезанных в исповедальне словах. Если у Уны Мак-Ганн есть ребенок от Хью Осборна, исчезновение Майны может предстать совсем в ином свете.

ГЛАВА 22

Когда Девейни вернулся домой со скрипкой, он обнаружил, что в кухне расположилась его дочь Орла в переднике, который чуть ли не дважды был обернут вокруг ее тонкой талии. Последние две недели она была слегка помешана на французской кухне. С тех пор как Орла вернулась со школьной экскурсии в Нормандию, вся семья начала набирать вес от сливочных соусов, которые она сама изобретала. Теперь она пыталась показать Рошин, как сделать розу из помидора. Младшая дочь внимала ей с той же серьезной сосредоточенностью, с какой бралась за каждую новую задачу. Аромат репчатого лука и жареного мяса напомнил Девейни, что он забыл съесть свой ланч.

— Боже, Орла, пахнет великолепно. — Он приоткрыл кастрюлю и вдохнул ароматный пар. — Что это?

— Не трогай, папа, нельзя снимать крышку, пока варится. — Манерой разговаривать она немного напоминала мать. — Это Supremes de Volaille Veronique avec Riz a IʼIndienne, — пояснила она на отличном французском и, предвидя реакцию отца, быстро перевела. — Цыплята и виноград в сливочном соусе, с рисом карри.

— Я так проголодался, что съел бы и агнца Божьего. Мамы еще нет?

— Уже в пути.

— Орла, ничего не получается, — пожаловалась Рошин. Девейни почувствовал, что она огорчена, и порадовался тому, как загорелось ее личико, когда она увидела скрипичный футляр.

— Папа, ты не забыл. Я знала, что не забудешь.

Она оставила помятый помидор и стала кружиться вокруг, горя нетерпением рассмотреть новый инструмент. Он положил скрипку и заметил на столе конверт, пестреющий множеством иностранных марок.

— Это пришло для тебя сегодня по почте, папа, — объяснила Рошин. — Откуда это?

— Из Индии, — сказал он.

— А что это?

— Просто моя работа, Рошин.

Удовлетворившись его ответом, дочь обратила все свое внимание на новую скрипку. Он с удовольствием наблюдал, как она поглаживает пальчиками ее изгибистые бока и пробует инструмент так же, как он делал это сам.

Когда Нуала прибыла домой, пир Орлы был готов. Девочки уже накрыли на стол. Они зажгли свечи, разлили вино, и все дружно поужинали — как и полагается в настоящей семье. В первый раз за несколько месяцев, подумал Девейни. Даже Патрик отвлекся от бурных звуков «Плей Стейшн», чтобы проглотить что-нибудь и обменяться добродушными колкостями с сестрами. Вдруг зазвонил телефон, и Девейни вознамерился взять трубку, но Нуала бросила на него взгляд, который означал: «Пусть себе звонят. Хотя бы сегодня». И он остановился. Наверное, звонили кому-то из детей.

Он заметил, что Нуала несколько раз с любопытством на него поглядывала. Почему он чувствовал себя таким напряженным, хотя быть здесь казалось так просто, так легко? Добрые чувства согревали, подобно вину. Они не угасли и пока они ужинали, и пока он занимался с Рошин, помогая ей разучивать новую мелодию, и когда они с Нуалой пошли спать. Наблюдая, как она раздевается, он представлял себе, что останавливает ее пальцы, прикасающиеся к молнии на юбке, и снимает ее сам. Но даже в мечтах он был неуклюж, нерешителен, неуверен в ее ответной реакции. Сидя на краю кровати и снимая обувь, он видел, как она выскользнула из юбки и повесила ее в шкаф. Пока она надевала через голову ночную рубашку, он воображал, что подходит к ней и прижимает к себе, впитывая ее тончайший аромат, теплоту груди и живота, чудесную мягкость бледной кожи. Ничто не мешало сделать это, кроме заглушающей силы привычки и собственного страха. Когда Нуала забралась в кровать рядом с ним, натянула на себя пуховое одеяло и взбила подушку, как делала каждую ночь, расстояние между ними показалось ему огромным. Он протянул руку и выключил свет.

Когда он прижал ее к себе, то изумился, как легко все произошло. Почему он колебался? Первый раз в их любви не было ужасной спешки. Вместо этого Девейни ощутил особую, новую нежность взаимных касаний; они снова и снова сливались в едином движении, и он слышал настойчивый шепот Нуалы. Внезапно он проснулся и обнаружил, что жена ровно дышит рядом. Девейни, который и тысячу раз до того испытывал обескураживающую нерешительность, сейчас гадал, что бы произошло, коснись он жены наяву. Сбитый с толку такими мыслями, он тихо выскользнул из постели и спустился вниз. Было начало второго, и дом пребывал в полной тишине.