Земля последней надежды - [18]

Они уже подошли к возу, пиная босыми ногами придорожные лопухи. Корец затянул подпругу, ребята вскарабкались на воз, помогая друг другу, и конь тронулся, не дожидаясь понуканий.

А ведь и я теперь получаюсь закуп, — мрачно подумал Бус.

— Дела, — протянул Белоголовый тоже совсем по-взрослому, когда Корец умолк.

Мрачные предчувствия Буса сбылись совсем скоро — как только опустели поля и репища, репа и капуста улеглись в погреба.

Войт и тиун нагрянули на подворье Мирона разом, и Белоголовый сразу же почуял что-то неладное. Неслышно прокрался со двора в сени и затаился под дверью, слушая.

— Ты пойми, Мироне, — увещевал тиун и его вкрадчивый голос тянулся, как сосновая смола. И так же горчил. — Вся вервь у боярина в долгах по самые уши…

— Глубже даже, — мрачно добавил войт, глядя в сторону.

Дверь притворили неплотно, и Бус мог не только слышать, но и видеть.

— И больше всех — ты, — всё так же мягко сказал тиун. — И когда ваша весь с боярином рассчитается — неведомо.

— Он мой сыновец! — резко возразил Мирон. Вскочил с места и беспокойно заходил по горнице. Любава зажалась в углу, глядя на мужа, войта и тиуна расширенными от страха глазами.

Про что это они?

Бус похолодел.

А ведь про меня говорят, — понял он со страхом.

— Не дам! — коваль остановился посреди жила и поворотился лицом к тиуну.

— Тогда иного кого заберём и похолопим, — пожал плечами тиун. — Может и сына твоего.

Что ответил на это коваль, Бус не знал — он не стал дожидаться. Вскочил и метнулся на крыльцо, а оттуда — к воротам. Зацепил что-то ногой, сзади повалилось и загрохотало.

Прочь!

— Держи! — грянул вслед рвущий душу крик.

Чьи-то волосатые жилистые руки схватили его за плечо, выкрутили руки назад.

Дверь опять скрипнула, пропуская Судилу.

Вот сейчас, — понял Бус, сжимаясь.

— Вставай, холопы! — гаркнул с порога противный и скрипучий старческий голос. — Солнце встало уже!

3. Белая Русь. Мядель. Починок Моховая Борода. Лето 1066 года, изок, Купала

Сквозь неумолчный летний гомон птиц и звон неспокойного даже на солнце комарья, послышался невнятный шорох. Несмеян остановил коня, насторожено повёл головой туда-сюда, медленно потянул из налучья лук. Наложил стрелу, и, едва послышался новый шорох, стремительно оборотился и вскинул лук. И сразу же опустил. Переполох поднял Серый. Он виновато покосился на хозяина умными глазами и чуть шевельнул косматым хвостом — чего, мол, ты, хозяин, ничего же не случилось, а пугать тебя я и вовсе не хотел. А испугать Серый мог и впрямь любого — здоровенные кривые клыки мало не в вершок длиной совладали бы не только с волком, лосём альбо медведем — одолели бы и жёсткую щетинистую шкуру кабана, которую и железом-то пробьёшь не вдруг. Иные из друзей Несмеяна его взаболь побаивались — выглядел Серый сущим волком, только кончики ушей чуть висли книзу.

— Ищи, Серый, — велел Несмеян шёпотом. Пёс понял, довольно фыркнул и нырнул в густой чапыжник у тропы. Скоро кметь услышал, как Серый негромко рявкнул где-то невдалеке — лаять пёс почти не умел, но по его рычанию Несмеян всегда умел угадать, какую дичь тот затравил.

Гридень так же негромко, но пронзительно свистнул — из густой, по колено, травы взвился с горловым звенящим вскриком пёстрый, с медным отливом перьев тетерев-косач. Звякнула тетива, тонко пропела стрела. Вопль прервался, и тетерев забился в кустах, разбрасывая кровяные бусины.

Ну вот. Всё же не с пустыми руками приедешь к любимой жене да дорогому тестю, — мелькнула вздорная мысль. Несмеян наклонился с седла и, ухватив стрелу за оперение, поднял сбитую птицу. Прикрыв глаза рукой, глянул на солнце — скоро уже и закат. Тёмные, полупрозрачные тени уже вытянулись сажен на десять. Следовало поспешить. Кривич в лесу хоть и дома — и леший давно прикормлен, и мавки все давно знакомы — но без лишней надобности ночевать здесь не стоило. Да ещё в купальскую-то ночь…

Несмеян подъехал к воротам починка, когда вечер уже подступал со стороны опушки синими сумерками. Из ворот выбежал сын — встречать, а навстречь ему ринулся пёс. Несмеян ещё только перекинул ногу через луку седла, а мальчишка уже обнимался с Серым. Потом быстро выпрямился, на миг припал к отцу и принял поводья. Невзор рос молчальником, ему, пожалуй, пошло бы иное назвище — Молчан.

Несмеян ещё в прошлом году, воротясь из похода на Плесков, собирался отдать сына в войский дом, да так и не сложилось — свалился Невзор с огневицей и до самых дожинок пролежал в жару. Да и потом до самой Царевны-Невесты два ходил.

И гридень решил — можно и ещё год потерпеть. Хотя сейчас иной раз думал — не напрасно ли?

Несмеян, улыбаясь, обнял сына, потрепал за льняной вихор:

— Здоров вымахал без батьки-то.

Вестимо, кметь шутил — семья гостила у тестя всего вторую седмицу, за это время сын сильно вырасти не мог. Невзор в ответ только молча улыбнулся и потянул коня в угол двора, к коновязи, не доверяя домочадцам, глазевшим на нового гостя со всех сторон двора.

Починок Калины — Моховая Борода — был невелик. Большая изба, строенная в брус, островерхий тын, разбросанные по двору клети и скотинные загородки. У Калины на дворе жило трое принятых слуг — парень-пастух да двое баб. Хозяйство было не сказать, чтобы бедное, но и не богатое.