Земля несбывшихся надежд - [78]

Потом я помню его у тяжелого шлифовального камня. Каждое утро мой брат натирал специи, которые добавляли вкус нашей ежедневной пище. Полными пригоршнями, как подарок для мамы, он насыпал на маленький серебряный поднос небольшие горки сушеных специй — чили, тмин, шамбала, кориандр, фенхель, кардамон, куркума. Маленькие влажные горки желтого, зеленого, оранжевого, насыщенного красного и земляного цвета разных оттенков.

Почему я больше ничего не могу вспомнить? Почему я не могу вспомнить того, что помнят Анна и Севенес?

Мама теряет со мной терпение, но тут я ничего не могу поделать. Прошлое для меня состоит не из крупных событий, а из повседневных вещей, вроде того, как я прихожу из школы и вижу маму, сидящую на скамье в кухне, скрестив ноги, и нанизывающую гирлянды разноцветных цветов для украшения всех богов на нашем алтаре. Разноцветные гирлянды, свернутые кольцами на серебряном подносе позади нее. В форме буквы S плоды сиамского манго, которые мама держала в рисе, чтобы они побыстрее созревали. Те восхитительные часы, которые я проводила, потерявшись в содержимом ее деревянного сундука. Сделанный из цельного куска черного дерева, с короткими массивными бронзовыми ручками, он был самой интригующей вещью в моем детстве. Ящик, наполненный мамиными сокровищами. Там внутри лежали ее шелковые яркие сари, которые, как она всегда говорила, однажды будут принадлежать моим сестрам и мне. Я трогала пальцами прохладный шелк и пыталась представить себе, какое из этих сари однажды будет моим, Я знала, что зеленое предназначалось для Мохини. Мама говорила, что зеленое лучше всего смотрится на коже Мохини. Внутри ящика были также важные мамины бумаги и перевязанные пальмовой бечевкой пачки писем от бабушки. После того как японцы ушли, коробка из-под шоколада с мамиными драгоценностями была спущена с верхушки кокоса и заняла свое законное место внутри деревянного сундука. Эта коробка из-под шоколада, открытая хоть раз, просто зачаровывала. Рубины, сапфиры и еще какие-то зеленые камни сверкали и переливались, словно от счастья, что они увидели солнечный свет и коснулись кожи человека.

У меня сохранились на удивление четкие и ясные воспоминания о растениях, насекомых и животных, которые меня окружали. Помню великолепные пурпурные листья, удерживавшие на своей поверхности сияющие бриллианты капелек дождя, или то, как я часами сидела на солнцепеке, завороженная видом муравьев. Что за поразительные создания! Вперед-назад, вперед-назад с грузом, во много раз превышающим вес их собственного тела. А если я сидела совсем-совсем неподвижно достаточно долгое время, на меня могла сесть стрекоза. Это прекрасные существа с прозрачными крылышками, несущими на себе радугу. Меня покоряли их большие, влажные, прозрачные круглые глаза-кристаллы с черной точкой где-то глубоко внутри. Было интересно, какой они видят меня, когда я смотрю, как они поедают москитов и комаров. Их ножки щекотали мне кожу. Самое интересное, что они могут летать задом наперед. Иногда мне на руки приземлялись большие жуки с черными крепкими крыльями и маленькими изогнутыми рожками; но из всех насекомых, которые отдыхали на моих вытянутых руках и глупо глядели на меня, больше всего я любила кузнечиков. Я смотрела на их застывшие физиономии и думала, отчего они такие задумчивые и даже немного печальные. Иногда по моим рукам взбирались замечательные сороконожки или паук-сенокосец своей пьяной походкой забредал мне на юбку, а потом стоял, раскачиваясь на ветру, как ненормальный. А однажды я сидела и видела, как в сумерках на манговое дерево залетела летучая мышь и повисла на тонкой ветке вниз головой.

Но из всех существ в мире больше всего мне нравились цыплята, которые жили под нашим домом. Я любила их, когда они были маленькими, желтыми и пушистыми, и гордилась ими, когда они становились кудахтающими курицами с глазами-бусинами. Только я была достаточно маленькой, чтобы, согнув шею, попасть к ним в дом, который находился, в свою очередь, под нашим домом. Воздух там был затхлый, всегда полумрак, но зато стояла удивительная прохлада с едва уловимым запахом цыплят, пробивавшимся сквозь нашатырный дух их испражнений. Куры и цыплята с кудахтаньем гурьбой сбивались вокруг меня, так что я не могла сделать ни шагу, чтобы не раздавить кого-нибудь из них моими резиновыми сандалиями. Когда я останавливалась, они толпились вокруг, били крыльями, подпрыгивали вверх и иногда с нетерпением пищали, ожидая, когда я разбросаю для них еду, чтобы они могли клевать ее с земли в бешеной, жадной панике. Смотреть, как они едят, было для меня бесконечным развлечением; пока не наступал момент, когда мне нужно было обследовать их ящики и искать там яйца, которые иногда имели по два желтка. Мама никогда не разрешала девочкам в нашей семье есть яйца с такими двойными желтками, потому что считалось, что если их съесть, в будущем это может привести к появлению двойни.

Только с петухом мне нужно было быть осторожной. Это была восхитительная птица, но совершенно сумасшедшая. Он поворачивал голову на одну сторону и одним своим блестящим глазом следил за движением моих ярко-синих резиновых сандалий. А иногда он гнался за мной и кидался, выгоняя из-под дома абсолютно без всяких причин. Я, бывало, садилась на камень у основания дома и раздумывала, что может вызывать у него такое постоянное возмущение. И все же я любила его.