Земля необетованная - [41]

– Во как! Видимо, вы юноша, сочинение Фридриха Ницше «Антихрист» сейчас штудируете? – поинтересовался Ватник.

– Может, и штудирую. У Ницше есть чему поучиться, – огрызнулся студент. – Всё, что повышает в человеке чувство власти, волю к власти, самую власть – это хорошо! Всё, что происходит от слабости – плохо, – это порок. А что вреднее всякого порока? – задаёт вопрос этот Ницше, и сам отвечает: – Деятельное сострадание ко всем неудачникам и слабым. Вот чем занимается христианство и люди вашей нации. Отсюда пороки в обществе не уменьшаются, а множатся.

– Нас всех хранит Господь, и каждый есть дитя Божье, – напомнил студенту старый еврей. – Каждый равен каждому. Как же не сострадать ближнему, тем более, отказать в помощи слабому?

– Может и хранит нас Бог, да сроки у всех разные, – опять огрызнулся парень.

– Я не силён в церковных делах, я – атеист, но, как я понимаю – не все евреи христиане, а только крещёные, – вставил Семён. – Кто кого хранит, – не знаю, но Бога нет, и это факт! Однако, хочу напомнить – сострадание к слабому, одна из заповедей Христа, и в Уставе нашей партии тоже есть соответствующий пункт, говорящий о заботе к гражданам нашей страны. Что плохого в добродетели?

– Люди наказываются сильнее всего именно за свои добродетели, – заучено парировал студент. – Роль еврейской нации трудно оценить, но с неё начинается восстание рабов и морали.

Григорий Исаакович усмехнулся. – Это вам про рабов и мораль Ницше подсказал или сами придумали?

– В газетах прочитал, – съязвил студент. – А что не так? Партия наша от вашего засилья кругом освобождается.

– А разве только евреев нарком Ежов арестовывает? Не забыли о маршале Тухачевском и других офицерах… А командующий Черноморским флотом Кожанов и его подчинённые… Уже год сидят… Они, юноша, далеко не все были евреями, это уж точно.

Дремавшая Наташа неожиданно подала голос, напомнив стороннику Ницше о татарах.

– Евреи вам мешают, молодой человек… А вот я в газетах читала, что совсем недавно, в апреле этого года, кажется, в Симферополе три дня расстреливали большую группу татар из представителей крымской интеллигенции. Говорят, они в какой-то татарской партии были замешаны, чего там передавали Германии и Англии…

– «Молли Фирка», партия эта называется, – подсказал Семён.

– Брехня… А кто принимал решение об аресте этих татар?.. Евреи… – уверенно заявил парень.

– Студент, давай уж не выдумывай. В апреле тридцать седьмого Крымское управление возглавлял Лордкипанидзе, а потом, Павлов Карп Александрович. Где ты там увидел евреев? – уже более внимательно присматриваясь к молодому человеку, дал справку Гершель.

– Ну ладно, а потом пришёл этот изверг еврей Михельсон53. Вот еду к матери в Симферополь. Этот нквдэшник отца посадил непонятно за что. Хочу встретиться с ним.

– Не получится, молодой человек. Артур Иванович уже уволен. Теперь – тебе опять не повезло, НКВД возглавляет русский, капитан Якушев54.

Парень насупился и затих.

– Вот-вот, – оживился Ватник. – Тухачевский, Кожанов и остальные арестованные офицеры… Даже не сомневаюсь, видимо, они обнаруживали своё несогласие с политикой Советской власти… Что в этом преступного? Зачем их арестовывать? Не так ли, Семён Лейбович?

Разговор принимал опасное направление. Семён не испытывал ни малейшего желания втягиваться в подобную дискуссию. Да, и не знал он точного ответа: в особом приказе НКВД по усилению репрессивных мер про евреев сказано, вроде бы, ничего не было.

Выручил пронзительный паровозный сигнал, скрежет тормозных колодок, затем резкие толчки вагона и цокот буферов.

Поезд остановился в ночи на очередной небольшой станции. Хлопнула дверь тамбура. Послышались сонные голоса пассажиров покидающих вагон и нетерпеливые возгласы новых.

– Я вас умоляю! Нашли тему для разговоров, умники! Таки договоритесь на свою голову… Имели бы лучше разговор о Германии… И что там этот поц Гитлер вытворяет с евреями? – раздался заспанный голос супруги Ватника. – Ты, Гриша, сбегай за кипятком, пока стоим. Да смотри, не отстань от поезда.

Григорий Исаакович покорно встал, взял чайник, и что-то бормоча, направился к выходу.

Гершель облегчённо вздохнул. Минут через десять поезд понёсся дальше.

Симферополь встретил Гершелей липким, душным воздухом. Дышалось с трудом. Нещадно палило солнце. Несмотря на духоту в вагоне, выходить наружу под пекло совсем не хотелось.

Натянув Мишке на голову панамку, Наташа взяла его на руки и поспешила к выходу. Загрузившись частью багажа, Семён последовал за ней.

Недалеко от вагона, укрывшись под соломенной шляпой, стоял отец. Он отбивался от носильщика с тачкой, настойчиво предлагавшего свои услуги. Отец отталкивал наглеца и одновременно крутил по сторонам головой, в толпе выискивая своих детей.

Встреча была радостной. Старший Гершель даже прослезился, подняв на руки своего внука, после чего расцеловался с сыном и невесткой. Семён вернулся в вагон за остальным багажом.

Вскоре счастливая семья не спеша тронулась в сторону привокзальной площади, где Гершель-старший оставил колхозную лошадь с телегой.

Метров в десяти от себя Семён заметил соседей по вагону. Судя по энергичной жестикуляции, супруга Григория Исааковича, ожесточённо торговалась с носильщиком – длинным, худым мужиком. По поникшему лицу последнего, явно проклинавшего ту минуту, когда он подкатил с тачкой к этой бабе, было видно, что Роза побеждала в торге. И вот, видимо, не выдержав изнурительного спора с пожилой женщиной, носильщик обречённо махнул рукой. Довольная Роза тоже махнула рукой мужу, и Григорий Исаакович стал поспешно грузить на тачку вещи.