Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка - [83]

Дедушка Филимон и Бурнашев осмотрели бочки с рыбой, укрытые навесом из еловых лап, и принялись вставлять днища.

— Ты собирайся, Маруся. Чтобы разом — одна нога здесь, другая — там, — скомандовал дедушка.

— Собраться недолго. Все собрано. Попьем чайку и тронемся.

От добавочного груза плот осел и плыл медленнее. Надюшка оставила кормовое весло и без конца тараторила с Марусей.

Поэтому у второй бабайки стал Евмен Тихонович. Колька заметил, что рядом с Марусей Бобылевой бригадир держится как-то слишком натянуто, подчеркнуто вежливо и неуклюже. Даже закралась мысль: не в ссоре ли он с молодой охотницей. Дедушка Филимон, напротив, видел в Марусе близкого человека, с которым можно обо всем говорить запросто, которому можно довериться.

— Мимо тебя, случайно, никто не проплывал? — спросил он.

— Нет… Или ждали кого?

— Шутки-то плохие. На моем участке кто-то вздумал мне подсоблять. В курье у Мастерка сохатого нашли в петле.

Маруся посерьезнела:

— Вот оно что! Никого не примечала. Вверх прошли вы, потом Кочкины с Пономаревым и Чепчуговым. Они, полагаю, этого не сделают.

— Я на них и не думаю…

История с петлей и мертвым лосем тяготила старика. Он подробно рассказал Марусе о «неслыханной дерзости».

Прояснившиеся было небеса потемнели, стал накрапывать мелкий дождь. По-осеннему сердитый ветер пронизывал до костей.

Нудно и скучно тянулись мимо скалы, кедрачи, блекнущие, покрывающиеся желтизной березники…

Бобылихи плот достиг до наступления темноты. Когда показалась прилепившаяся на крутояре деревня, Надюшка восторженно воскликнула:

— Глядите-ка!

У самой кромки тайги, там, где был сложен заготовленный весной лес, длинным прямоугольником поднимался новый сруб. Белый, нарядный, он скрадывал угрюмость леса и украшал маленькую, серую Бобылиху.

— Срубили! — торжествуя, проговорил Бурнашев. — Еще фермы нет, только заготовка, а вид у бригады другой.

— Красиво! Наши избы издалека совсем маленькие-маленькие, — заметила Маруся.

Как-то так получилось, что все столпились на краю плота, позабыв о веслах.

Первым всполошился дедушка Филимон:

— Правиться-то кто будет? Эх, ровно дети!

Он кинулся к кормовой бабайке. У второй мгновенно встал Евмен Тихонович. Пока они разглядывали сруб, течением повернуло плот и стало заносить боком. Его выправили, хотя и с трудом.

Всех рассмешила такая неосторожность. И уже день не представлялся хмурым, и ветер, рябивший сизую воду, не был таким пронзительным.

Вскоре причалили к берегу.

Разгружать плот не стали, только унесли из лодок снасти и одежду. Бочки с рыбой на этом же плоту должны были проследовать до Сахарова. С ним же уезжал утром в Нестерово и Колька.

Бабушка Дуня не знала, куда посадить внука. Непрестанно отрывалась от квашонки, расспрашивала: полюбилось ли на промысле, не болел ли, не утомился ли?

— А что нового в Бобылихе? — спросил дедушка Филимон.

— Нового много, — задумчиво произнесла бабушка. — Плотничья бригада из Нестерова чуть не месяц у нас работала, сруб под ферму поставили. Дважды парторг из центральной бригады наведывался. Матвей Данилыч приезжал. Он и сейчас у нас гостит. С Пименом Бобылевым с утра на Лиственничное озеро ушли… — Бабушка Дуня вздохнула. — И еще Тимоху Кочкина арестовали…

Дедушка так и подался вперед:

— Когда? За что?

— Арестовали, — повторила бабушка. — В Бобылиху он прибыл с промысла ночью, будто бы с рыбой. Еще его хозяйка жаловалась: мало добыли. Чуть свет Тимоха вместе с гостем в Сахарово уплавился. Александра тоже захватил с собой — в школу отвезти. А через несколько дней следователь к нам приехал. У Кочкиных обыск произвели. Петли проволочные нашли. Сказывают, Тимоха в Сахарове с мясом попался. Четыре бочки соленой сохатины приплавил туда. Однако, я понаслышке… Придет Матвей Данилыч — он объяснит.

Во дворе залились собаки, с остервенением на кого-то нападая.

Колька выскочил наружу. Прижавшись спиной к воротам, стоял отец. На него наседали Горюй и Венера.

— Цыц! Пошли на место! — прикрикнул на собак Колька.

— Ну и дьяволы, — добродушно рассмеялся отец. — Не трогают, а шага не дают сделать. Здравствуй, сын!.. Да какой ты большой и важный! И ручищи шершавые. Сразу видно — и топором и шестиком поработали вволю.

Отец прижал Кольку к груди. От него пахло табаком и потом, сапоги были перепачканы грязью. Отец вошел в дом, поздоровался с дедушкой Филимоном, поинтересовался — хорош ли улов. Потом умылся, сел за стол, положив на клеенку большие руки.

— Осмотрел я, дядя, ваши угодья. Все облазили с Пименом Герасимовичем. До чего же крепок старик! И каждую кочку на десять километров вокруг знает… У Лиственничного озера такие заросли кипрея, что спокойно можно ставить пасеку на двести ульев.

— Да, кипрея у Лиственничного озера дивно, — рассеянно проговорил Филимон Митрофанович. — Ты лучше, Матвей, про Тимофея Кочкина расскажи.

— Рассказывать нечего. Взяли его в Сахарове вместе с компаньоном. Браконьерствовали… А ты отчего кислый?

Дедушка Филимон придвинулся ближе, мрачный и насупленный.

— Что кислый? А если на моем участке посторонними людьми найден в петле дохлый сохатый? Пройти вниз незамеченным почти невозможно. Охотники — народ сторожкий. Одно остается: почему бы и Филимону Нестерову не погреть руки на браконьерстве? — Дедушка развязал котомку, достал петлю. Руки у него мелко дрожали. — Я на Тимоху подумать боюсь. Не осмелится Тимоха…