Земля Горящих Трав - [34]

— Само собой, добровольное. Многие проходят проверку на лояльность или даже психокоррекцию, чтобы потом получить работу получше. Раз я не собираюсь совершать преступлений и бунтовать, что я теряю, если меня лишат способности это делать? И когда у работодателя есть выбор между законопослушным и лояльным соискателем и парнем, у которого нет справки о коррекции личности… — Элено только махнул рукой.

Видя, что он не прикасается к угощению, Ри сама подвинула ему бокал с вином и подняла свой.

— За знакомство.

Элено сделал пару небольших глотков и отставил бокал, взял бисквит, но медлил закусывать.

— Следовательно, если вы избегаете коррекции, значит, хотите оставить за собой способность нарушать законы и бунтовать, — сделала вывод Ри. — И в итоге для вас закрыта любая серьезная карьера.

Элено молча кивнул.

— Вы очень мужественный человек, — искренне произнесла Ри.

— Что вы, — так же искренне ответил Элено. — Как раз наоборот: я боюсь психокоррекции, боюсь больше, чем смерти.

Невольным жестом он заслонил ладонью глаза. Ри чувствовала, что от вина они оба стали раскованней.

— Вы очень странно рассуждаете. Ведь вы — ивельт, — сказал Элено. — Никто не заставляет людей проходить коррекцию личности. Как никто не заставляет хорошо учиться, беречь здоровье, мыться каждый день, делать карьеру. Не хочешь — не надо: есть работа и для так называемых "быдляков", и даже пособия для безработных.

— Я понимаю вашу иронию, — серьезно произнесла Ри. — Я должна была бы сказать, что вы сами виноваты, потому что хотите сохранить в себе девиантные наклонности, — она помолчала. — Но у вас есть хотя бы такой выбор, и я могу только позавидовать вам. Мы, ивельты, — видимая часть паразита, слепого чудовища, которое растет внутри Земли. У нас принято рассуждать, что в любом случае существует энтропия, Земля истощается так или иначе, даже люди-варвары добывали руды и рубили деревья. Но для меня есть разница, когда ребенок пьет материнское молоко — и когда он пожирает собственную мать. Я родилась на Земле. И я принадлежу к социально-расовой элите, которая составляет чуть более одного процента всего населения, но которая расходует на свое существование в десять раз больше ресурсов, чем остальные.

Элено внимательно слушал, иногда отбрасывая движением головы падающие на лоб непослушные волосы. Ри уже отметила эти его нервные жесты: дергание плечом и резкое встряхивание головой. Его лицо в юности было, возможно, красивым: твердые, четкие черты, но под глазами мешки и темные круги, кожа смуглая от природы, а от нездорового состояния и усталости — серо-желтоватая; тонкие губы, ни тени румянца. Ри долила в бокалы вина.

— Да, паразит… — в раздумье сказал Элено. — Нам, людям, говорят, что было это ошибкой или нет, но теперь паразит — данность. И желать его уничтожить — значит желать уничтожить вас как расу. Знаете, все эти фильмы, где показывают, как нехорошо ненавидеть других лишь потому, что они другие, и что нельзя отнимать чужие преимущества, перекраивая мир на свой лад?…

Они с Ри разговаривали до самого вечера, все менее осторожно, со все возрастающим взаимопониманием. На прощенье Ри сказала:

— Я задержала вас, господин Харт. Мой водитель отвезет вас домой… Господин Харт. Я могу надеяться, что мы с вами расстаемся друзьями?

— Да, госпожа Севан. Благодарю вас, госпожа Севан.

— Господин Харт… — нерешительно произнесла Ри. — У друзей принято встречаться. Может быть, выпьем кофе на будущей неделе? До свидания, — она подала руку.

Элено быстро пожал ее ладонь чуть вздрагивающими сухими пальцами.

Они встретились еще несколько раз в городских кафешках и в парке. Они старались не говорить ни о чем серьезном. Оба знали, что во всех общественных местах постоянно ведется прослушивание и видеонаблюдение. Прослушивающие устройства монтировались и в жилых домах, вполне официально: блокировка их преследовалась по закону.

Но даже когда Элено и Ри вообще не собирались вести никаких крамольных бесед, им было неприятно, что их разговоры записываются. Если им хотелось не просто побыть друг с другом, а потолковать по душам, Ри приглашала Элено к себе. В особняках ивельтов прослушивание не велось.

У Ри была маленькая комната для близких друзей — с изящными креслами и эбеновым столиком. Ри доставала из бара бутылку вина. За огромным окном темнело, на столике догорала коричневая толстая свеча, отражаясь в цветном стекле бокалов. Ри сидела, положив ногу на ногу и обхватив руками колено. Журналист рассуждал:

— Конечно, "высший вселенский принцип" звучит очень привлекательно: не совершай насилия. Не убивай, уважай чужую собственность. Но в предложенных обстоятельствах, — криво усмехнулся он, — этот принцип — лишь гарантия власти элиты. Что мы можем изменить на условии, чтобы перемена не причинила вам страданий и не затронула вашей собственности? Стейр защищает принцип непротивления властям, только и всего.

— Но ведь вы все равно не бунтуете, Элено? — сказала Ри. — Зачем вы работаете в желтой газете, вместо того чтобы стать оппозиционером? В конце концов, публичная борьба с тем, с чем вы не согласны…