Земля горячая - [85]

— И вас так же, и вас!.. — радостно ответил Степанов. — А все-таки хороший мужик Булатов! — вдруг ни с того ни с сего воскликнул он.

— О ком это ты? — повернулся к нему Покровский-Дубровский, как бы не расслышав.

— О Булатове, — ответила я за Степанова, подавая руку Виктору.

— А-а, — протянул он. — Да, конечно! Если б не Булатов, не видать бы нам веселья на Первомай, как своих ушей.

— Что и говорить, — не уловив иронии, подтвердил Степанов. — Разве я дождался бы квартиры? Век бы не свидеться мне со своими, если б не Семен Антонович… — Он облегченно вздохнул, взглянув на жену и дочек…

— А тебе что, квартиру-то преподнесли на блюдечке с розовыми цветочками, что ли? — спросил Покровский-Дубровский.

— Вечно все не по-твоему, — махнул рукой Кириллов.

А Степанов, подойдя к Виктору, сказал:

— Витя, ты не спорь, тебе не понять этого — семьи ты еще не завел и, кажется, не думаешь оседать тут, а вот мы… — он посмотрел на жену, — мы по гроб добрым словом будем поминать Булатова.

— Ну и сказанул! — усмехнулся Виктор. — Ты разве не своими собственными руками отгрохал домик? Может, бесплатно он тебе достался? А?

— Виктор, ну что ты хочешь от них? — спросила я. — Возможно, они и правы.

— Как бы не так! Правы! Положил им Булатов на язык капельку меда, — они, дурни, на седьмом небе. Подумайте хорошенько, Галина Ивановна: авторитет, любовь народа… Хитрец! Вышел из положения — затеял строить дома, подстегнул людей, а они и рады стараться — день и ночь вкалывали, спали по два часа от силы. Днем — грузчики, ночью — строители.

— Но ведь они для себя старались… — попыталась я возразить ему.

— Эх, не хочется в праздник настроение вам портить, а то я бы доказал, — сказал Виктор, раздвигая толпу и снова входя в круг. — Лезгиночку! — подмигнул он баянисту. И тут только я увидела, что на баяне играет Матвей… Я даже не подозревала, что он баянист!

…После митинга и демонстрации мы все собрались у Сашки. Стол великолепный! Чего только на нем нет: рыба, приготовленная разными способами, — в маринаде, парная и заливная; котлеты из рыбы, пироги с рыбой. В общем рыбное застолье!

Все шло по-праздничному. Валентин мой был в ударе, чудил, охотно перебрасывался шутками с Борисом, взял на колени Ромку, поиграл с ним, а потом, бережно передавая мне его на руки, шепнул:

— Галинка, скорей бы и нам такого парня!..

Я покраснела. В это время вошел Минц, поздравил всех с праздником. Ему налили штрафную. Минц не хотел пить, ссылаясь на работу, но потом вдруг, посмотрев на Шуру, махнул рукой и сказал как-то задумчиво:

— За счастье!

Включили магнитофон, и волна вальса плавно расплеснулась по комнате. Минц сидел как раз против Шуры и ловил ее взгляд. Она была бледная, задумчивая. «Все-таки любят они друг друга», — подумала я. Минц подошел к Шуре, пригласил танцевать. Шура подняла голову и что-то тихо ответила. Глаза ее молили остаться, а непослушные губы упрямо твердили свое: «Уходи!..»

Минц старался не видеть ее губ, говорил что-то быстро и горячо. Шура вдруг демонстративно подошла к Борису, громко сказала:

— Пойдем пройдемся.

Борис оделся, и они вышли. На Минца больно было смотреть. Побледнев, он опустил голову, а потом тихо сказал:

— Ведь я совсем забыл, зачем пришел!.. Полубесов, завтра в пять выезжаешь в командировку.

— Это еще куда?

— Вверху на реке затор. Топляков накопилось много. Понимаешь, сигара засела — целый пучок бревен… Надо заставить лесников поработать баграми, иначе флот станет. Ты, конечно, справишься, у тебя опыт… Ясно?.. — И тут же, закурив, Минц шагнул к двери. — Извините, тороплюсь в порт.

Минц ушел, и сразу воцарилась тягостная тишина. Все почувствовали себя как-то неловко.

— Заглянем к старикам, — предложил Валентин.

Мне не хотелось расставаться с друзьями, но что поделаешь, надо идти. Я теперь все стараюсь делать так, чтобы Валентин не мог ни на что обидеться. Идти же к его родителям было для меня поистине мукой. Мне казалось, что я берусь за какую-то очень трудную задачу, решение которой никому не нужно…

Стучались мы с Валентином долго. Дверь открыла мать. Как бы нехотя поздоровавшись с нами, она собрала губы в оборочку, смерила меня испытующим взглядом.

— Что же это не пришли с утра? — наконец проговорила она. — Отец ждал, а теперь спит, да и я скоро лягу…

— Мы сейчас уйдем, — ответила я поспешно, — зашли поздравить вас с праздником…

Свекровь опять собрала губы в оборочку.

— Из ваших поздравлений платья не сошьешь. Вот бы деньжат к празднику матери с отцом подкинули — другое дело. Своей-то матушке небось послала…

Я так и вспыхнула — как раз и не послала! С приездом Валентина у меня все вылетело из головы, я даже не поздравила маму телеграммой…

— Пойдем, Валя, — сказала я.

— Пойдем.

— Идите, идите, мать, отца забыли, ишь какие благородные, и сказать ничего нельзя, — ворчала свекровь, идя за нами.

Я, пересилив себя, тихо сказала:

— Может быть, к нам зайдете завтра к обеду?

— Благодарим! — язвительно произнесла она и вновь — в который уже раз! — собрала губы в оборочку, потопталась с минуту и добавила: — Вернитесь-ка, я отца разбужу…

Мне было тяжело, Валентину, кажется, не легче. Я не ответила свекрови. Валентин что-то сказал на прощание. Мы шли с ним молча. Отовсюду были слышны песни, музыка. Нам поскорей захотелось добраться до нашей комнатенки.