Земля Гай - [6]

Он долго и терпеливо объяснял людям, рассказывал о невозможности восстановления леспромхоза. Но народ, казалось, не слышал. Гул все нарастал, пока из него не стали выделяться отдельные, уже различимые фразы: «Разворовали страну!», «Закрыли леспромхоз, лишили людей работы — теперь кормите нас!», «Даешь леспромхоз!»

— Понимаете, — Малютин отлично владел собой и не поддавался на провокации. — Вы же сами организовали акционерное общество «Гайский леспромхоз», вы же были его собственниками — акционерами. Значит, от вас зависело…

— Вы его разворовали! Вы и ваш прислужник — директоришка Гришко! Где таперича Гришко? В Москве — вона где!

— Что значит — «вы»? Во–первых, я только два года назад был избран на должность главы администрации района. Во–вторых, собственниками, владельцами леспромхоза были вы, и ни я, ни какой другой государственный чиновник не мог вмешиваться в ваши дела. В-третьих…

Но его не слушали. Люди сели на своего любимого конька и слезать с него не хотели.

— Вы должны были снять Гришко!

— Посадить Гришко!

— Отобрать у него наши деньги!

— Да что вы ему говорите, он сам ворует еще больше Гришко!

Малютин уже не улыбался. Штепт брезгливо морщилась. Андрей слушал с любопытством.

— Граждане, давайте будем уважать друг друга. Вы задаете мне вопросы, так позвольте ответить на них. Не перебивайте, пожалуйста, — строго сказал Малютин.

Но с первого ряда вскочила старуха Михайловна и завела неожиданно громким и резким голосом:

— Я, все мы тута организовывали наш леспромхоз на пустом месте, в лесу — спали в сене, под открытым небом. Проработали всю войну, без выходных и праздников — правильно я говорю? — Народ одобрительно загудел. — Восстанавливали его после войны! Помните, бабоньки, как бревна вручную в вагоны грузили? — Бабки в зале одобрительно закивали: такое забудешь! — Восстанавливали его после ликвидации! Работали без выходных и праздников, ради страны, ради партии — вот энтими

руками, — Михайловна показала руки. — Потому что родина требовала. За дело Ленина, Сталина! Я коммунистка с сорок восьмого года! И не стыжусь этого. И после победы вашего, — она ткнула пальцем в сторону официальных лиц, — капитализьма восстанавливали лесхоз, в начале девяностых годков — работали как до войны, без денег, за палочки — правильно я говорю?

— Да что прошлое–то ворошить! Это же без толку! Надо думать, как дальше жить, что делать–то! — взмолился Малютин, но его не слушали и не слышали.

— Правильно! Говори дальше! — нестройно откликнулись из зала; когда Михайловна говорила, ее не перебивали.

— И где воно усё? Где? Кто своровал все, кто закрыл леспромхоз? Я спрашиваю: кто?

— Кто? — эхом откликнулся зал.

Люди повскакивали с мест, махали руками, кулаками, но еще слушали, ждали.

— Кончай ты свою демагогию, Михайловна, — попробовал по–свойски утихомирить бабку Малютин. — Все мы тебя за твои трудовые подвиги чтим и уважаем. И дрова тебе всегда выделяем одной из… — но дальше его слова утонули в реве зала.

— Иди ты на х… со своими дровами! — крикнул кто–то из мужиков. — С Гришко вместе лесхоз разворовал, а теперь дровами откупиться хотит!

Матерщина уже слышалась то тут, то там.

— Ты, Михайловна, всегда громче всех власть ругашь, чтобы тебе дрова раньше других давали! — крикнула какая–то баба.

— А ты все не можешь забыть, как твой поросенок издох, а мой — жирным

вырос! — моментально отозвалась та.

— Да подавись ты своим салом, корова старая!

И пошло–поехало.

Рядом с митингующей Михайловной Кузьминична, испуганно глазела по сторонам, ничего не понимая, втягивала голову в плечи. Цыган растерял свою благостность, его цепкие черные глаза бегали по сторонам:

— Комам порашен манушен, уважать людей надо! Друг друга уважать надо!

Глаза цыгана горели: казалось, в любой момент он может вскочить и выхватить из–за пояса кривой цыганский нож.

В дальнем углу зала мужики, допив бутыль, выясняли, кто кого уважает. Малютин со Штепт безуспешно пытались утихомирить людей:

— Товарищи! Депутат Законодательного собрания Вера Павловна Ширкина готова предоставить вам информацию об изменениях в законодательстве, которые напрямую касаются вас. Вы должны принять решение о…

— Знаем мы ваши законы!

— Закон — что дышло: куда повернул, так и вышло!

— Деньги верните!

— Модно у них ругать Сталина, а он один сколько для страны сделал! Закон

был! — Михайловна решила продолжить свою речь: — он…

— Сталын, да?! — взревел, не выдержав Лалашвили. — Ну–ка заткнулыс все! Быстро! Ты, старуха, — он сбежал со сцены и ткнул пальцем в Михайловну, — сэл на место. И ты. И ты. И ты. — Он, как дуло револьвера, наводил указательный палец по очереди на всех стоящих и орущих, и люди сникали, садились. — Стрелять вас всех без разбор нада, да? Анархыст херов, да? К стенке!

Лалашвили подскочил к первому попавшемуся мужику, схватил его за грудки и встряхнул:

— Ну! Вспомнил, где находишься? Не на базар — на сход пришел!

Первым попавшимся вышел Васька, во вздернутом состоянии он оказался чуть ли не в половину меньше замдиректора леспромхоза. Цыган сразу потерялся, глаза у него заслезились, и Лалашвили брезгливо шмякнул его на место.