Землепроходец Ерофей Павлович Хабаров - [18]

Конфискация воеводой земли и хозяйства не прошла для Хабарова бесследно. Как он писал позже, «… от воеводы Петра Головина налоги разорился и одолжал великими долги». Но Хабаров решил не бросать начатого им перспективного пашенного дела. Он приискал новые «угожие» земли, которые лежали на Киренге. Чтобы поднять большой массив, требовались рабочие руки. Как и в 1638 г., он набрал работных людей в Енисейске. 10 февраля 1641 г. Хабаров послал туда своего поверенного Семена Максимова сына Подболоцкого «для промышленных людей на реку Лену»[16]. Руками промышленников Ерофей Павлович планировал распахать пашню, произвести весенний сев, осенью собрать урожай, а зимой отправить их на соболиный промысел в тайгу с братом Никифором.

В 1641 г. в устье Киренги зазеленела новая нива. Свое владение землей Хабаров оформил специальным документом — «да-ной» или «отводной». В ней писалось о выделении Хабарову «на Великой реке Лене, на Усть-Киренги земель под двор, и под гумно, и под огород и под пашню. И пашню ему пахать. И под скотинные выпуски отгородить ему на тех землях непахотные места, смотря по своей мочи и скоту».

Вручая Хабарову «даную за своею рукою» (подписью), воевода Головин очень хотел, чтобы Хабаров взял на себя обработку одной десятины «государевой пашни». Казенная барщина сковала бы промысловую инициативу Хабарова, поставила его в большую зависимость от воеводской администрации. Воевода предложил ему, как бы из добрых побуждений, «ссуду против промышленного человека Пантелейка Плотника — тридцать Рублев на лошадь и на сошники, и на серпы, и на косу не в отдачу… а также льготу на год». Хабаров понял уловку и с достоинством ответил: «Так пахать не уметь!» (т. е. не умею, не хочу)[17].

Как промысловику и торговому человеку ему было важно сохранить за собой право владения землей не за выполнение казенной барщины, а за внесение хлебного оброка. Он снова поднял пашню только на свои средства, так и не прибегнув к казенной помощи: «пахал… тою пашню, наймуючи… своими крошишками (крохами. — Г. Л.), для заводу, и распахал шестьдесят десятин… И кляченка и наймитов наймовал самою дорогою ценою», — писал он в дальнейшем. Согласно сибирским окладным нормам, которые для отдаленной Лены были еще льготными, с каждой десятины распаханной земли Ерофей Павлович ежегодно должен был отдавать в казну десятый сноп.

Тогда же по Хабарову была взята поручная запись. Она писалась от лица поручителей и приведена в доносе на Хабарова его недругом дьяком П. Стеншиным. В ней, в частности, говорилось: «И никуда ему (Хабарову. — Г. Л.) ис той пашни не сотти и не збежать, и той пашни впусте не покинуть, и того тягла не оставить, и зернью (азартная игра в кости. — Г. Л.), и карты не играть, и никаким воровством не воровать, и не пить, и не бражничать». В случае самовольного ухода Хабарова с пашни с его поручителей в пользу казны бралась пеня, или штраф, «что государь укажет».

Пашенное хозяйство Ерофея Павловича на Киренге по тому времени было богатым. Оно снабжало хлебом не только промысловиков, но и казну. Чуть ли не на второй год существования киренгской пашни Хабаров смог одолжить якутской казне 900 четвертей ржаной муки. Снова была построена мельница. Там обмолачивалось зерно «про свой обиход и для сторонних людей». Продолжал Ерофей Павлович заниматься соболиным промыслом. Отправлял в тайгу артели покрученников. В фонде Якутской приказной избы сохранилось несколько документов, доказывающих, что Хабаров в этот период практиковал выдачу продовольствия и денежных ссуд промысловикам и торговцам, попадавшим в затруднительное материальное положение.

Но если у Ерофея Хабарова пашня ладилась, то у воеводы Петра Головина дела с ней обстояли более чем скромно. И воевода снова решил пополнить казенный доход за счет хозяйства «старого опытовщика». По указанию воеводы сразу же, без льготного года, с первого урожая, полученного Хабаровым на Киренге, была взята не десятая, а пятая часть урожая, или, как выразился в челобитье Хабаров: «воевода Петр Головин взял с тое моей распашной пашнишке пятую лутчую десятину». Протест Хабарова повлек за собой конфискацию в пользу казны его пашни и заселение ее крестьянскими семьями.

Поступки Головина историки нередко объясняют дурным характером и личной неприязнью воеводы к Хабарову. С одной стороны, это так. Сибирские воеводы обладали полномочиями более широкими, чем их коллеги из европейской части страны. Не случайно им рекомендовалось управлять уездами не только по «наказу», но и «по своему высмотру» и даже «как бог вразумит». Вдали от центра они чувствовали себя полновластными государями своих уездов. Тот же Головин цинично заявлял окружающим: «Правда моя в Сибири как солнце на небесах сияет».

Однако расправу с Хабаровым можно связывать не только с личными качествами воеводы-самодура. Хабаров вносил с пашни десятый сноп, т. е. натуральный налог. Он был переселенцем с Русского Севера, где десятинной государевой пашни не существовало, и стремился сохранить и утвердить на новом месте традиции родины — продуктовую ренту. Сибирская же администрация считала, что «десятинная пашня оброка прибыльнее», и препятствовала распространению оброка. Поступок Головина можно рассматривать как борьбу администрации с более прогрессивной формой налогового обложения, за принудительное насаждение казенной барщины.