Землемер - [5]
Вот где собака зарылась. “Дружить”, “товарищ”, говорит. На твоих товарищей рыба хорошо клюёт. А под умного канаешь. Ага. Да, да, кошка. Синим пламенем сгорела. У нас порода вывелась в траве и вокруг дома. А как: приблудились две кошки, у обоих по одному глазу не было. Так от рождения. Стали рожать кошек море, расплодилось море, крыс море, кошек жирных море, только все кошки — без глаз. Увидишь. Необъяснимый закон природы.
Лаура пошла из коридора по лестнице, матрас упал, загородил дорогу. Соловей поднял его, поставил на место.
Райкин матрас. Райка — это песня. Сама себя тут поселила. Живёт тут в коридоре начальница. Сейчас придёт, тебя погонит. А то начальников развелось, да все с гонором, да все такие непростые, как я образно, однако, скажу другой раз.
АЛЕКСЕЙ. (Тихо.) Ты?! Дебил!!! Я ненавижу вас, таких!!!! Ты — туман, марево, тебя нет для меня, нет!!!
МОЛЧАНИЕ.
СОЛОВЕЙ. Как так? (Смеётся.) За что? Ты же говорил: старик, старичок, русский народ, ой, народ, ай, народ. Вот — я народ.
АЛЕКСЕЙ. Ты не народ. Ты — быдло.
СОЛОВЕЙ. А ты не быдло?
АЛЕКСЕЙ. Я болен, это уколы, мне надо лечиться, я потому продал квартиру…
СОЛОВЕЙ. Ты ж сказал она тебе надоела, в ней не мечталося, темнила?
АЛЕКСЕЙ. Не смей говорить со мной так нагло, ты?! Он ничего не рассказал мне про комнату, они перевезли вещи, он не пришёл перевозить, пришли грузчики, он позвонил, сказал, что придёт машина, перевезёт, я не видел этой комнаты, я ему доверяю, и тут неплохо, неплохо, мне нравится, тут очень просто, без выпендрёжа, машины ездят, мне тут нравится, нравится, нравится! Я болен, переезд — тоже, что пожар! Это фоно уберу, нет, буду по вечерам играть!!!
СОЛОВЕЙ. Накололи тебя. Понял уже? (Смеётся.) Хорошо!
АЛЕКСЕЙ. Мы должны дружить. Мы будем соседи.
СОЛОВЕЙ. Дружи-и-ить? Да мы разные по шерсти с тобой.
АЛЕКСЕЙ. Мы в один день, в один год, дайте руку, будем дружить, общаться, разговаривать по ночам, по вечерам, у меня это от уколов!
СОЛОВЕЙ. Да, да. Вот такие кошки. Стали рождаться кошки без глаз. Море, прямо ползают вокруг дома, как червяки и все без глаз. Но с ногами зато.
АЛЕКСЕЙ. Ну, зачем пугаете, у меня нервы на пределе, это же неправда, зачем рассказываете это? Послушайте, ведь я сын академика Сорина, подумайте, надо со мной дружить, на всякий случай дружить, ведь, если у вас нет доброго сердца, то пусть хотя бы будет хитрый ум, я ведь могу пригодиться, слышите?
СОЛОВЕЙ. Да, да. Думаешь, от чего? Думаешь, необъяснимый закон природы? Думаешь, кошачий СПИД? Не-ка. Говна-пирога. Кровосмешение! Как я образно, однако, скажу другой раз.
Забрал гармошку, пошёл в свою комнату, стукнулся боком о фортепиано, скривился, смеётся. Ушёл к себе, гремит там банками. Алексей сидит на стуле. Вертит головой, хватает палки, которые скользят и падают, морщится.
АЛЕКСЕЙ. Странный старик, нет, не старик, он одногодка, а выглядит как старик, этот ваш супруг и спаситель, да? Он похож на одного старика, да, одногодка, пусть не врёт, он тот самый старик, я знаю! Тот самый, тот самый, но мне надо успокаиваться, мой придуманный мир, мой мир грёз путается с этим миром, я успокоюсь, у меня нервы, у меня нервы, у меня нервы…
На улице крик. Алексей, держась за стены, с трудом идёт на балкон, смотрит на проходящего мимо дома в жёлтом дождевике землемера.
ЗЕМЛЕМЕР. (Кричит, смеётся.) Кошка-копилка, девка-дурилка, кошка-копилка, кораблю крутилка! Разбилась копилка! Прощай, милка! Разлилось молоко! Bonne chance! a va! Un bijou!
АЛЕКСЕЙ. (Смотрит сверху на землемера, кричит ему:) Эй?! Вы что там такое говорите? Вы что за чушь несёте? Прекратите! Старик, слышите меня, нет, ну?!
Лаура вернулась, ходит по коридору.
Землемер остановился, задрал голову, смотрит на балкон, на Алексея, смеётся.
ЗЕМЛЕМЕР. А я землю меряю!
АЛЕКСЕЙ. Зачем?
ЗЕМЛЕМЕР. А чтоб знать, сколько у меня земли!
АЛЕКСЕЙ. А это что — ваша земля?
ЗЕМЛЕМЕР. (Смеётся.) Моя!
АЛЕКСЕЙ. А зачем вы говорите эти слова? Что это значит?
ЗЕМЛЕМЕР. А не знаю! Что на ум придёт, то и говорю! Tout ca est une blague! (Поёт.) Кошка-копилка! Копилка-кошка! Подожди немножко! Выгляни в окошко! Кошка-копилка! Прощай, моя милка!
Засмеялся и быстро пошёл прочь, уже не меряя, а волоча за собой треугольный метр. Алексей постоял ещё секунду, трёт лоб. Молчит.
АЛЕКСЕЙ. Бред. Туман. Бред, бред. Старик-землемер? (Лауре.) Послушайте, вы видели, там кто-то проходил? (Лаура смеётся.) Да, действительно, смешно, мне показалось, я болен, болен… Эй, вы курите? Дайте сигарету, у меня кончились, мне привезут деньги, я куплю много, пачку, нет, блок сигарет куплю, самых дорогих и отдам вам. (Молчит.) Видите, как вышло? Мне сорок лет, а нет никого, никого, кому я мог или могу довериться и доверить, все и всё с прицелом: я тебе, а ты мне, ни одного бескорыстного, бескорыстного, бескорыстного человека! Я начал катиться, а все мне только помогают тонуть, никто не подаст руку. Но это — жизнь, да, Лариса? Страдание — жизнь. Всё очень хорошего. Без страдания — молебен, свято, но скука. Надо страдать, даже хорошо! Вы не видели никого там? Мне показалось, да? Конечно, показалось. Слышите?
Любительскому ансамблю народной песни «Наитие» – 10 лет. В нем поют пять женщин-инвалидов «возраста дожития». Юбилейный отчетный концерт становится поводом для воспоминаний, возобновления вековых ссор и сплочения – под угрозой «ребрендинга» и неожиданного прихода солистки в прежде равноправный коллектив.
Монолог в одном действии. Написана в июле 1991 года. Главная героиня Елена Андреевна много лет назад была изгнана из СССР за антисоветскую деятельность. Прошли годы, и вот теперь, вдали от прекрасной и ненавистной Родины, никому не нужная в Америке, живя в центре Манхэттена, Елена Андреевна вспоминает… Нет, она вспоминает свою последнюю любовь – Патриса: «Кто-то запомнил первую любовь, а я – запомнила последнюю…» – говорит героиня пьесы.
Амалия Носферату пригласила в гости человека из Театра, чтобы отдать ему для спектакля ненужные вещи. Оказалось, что отдает она ему всю свою жизнь. А может быть, это вовсе и не однофамилица знаменитого вампира, а сам автор пьесы расстаётся с чем-то важным, любимым?..
«Для тебя» (1991) – это сразу две пьесы Николая Коляды – «Венский стул» и «Черепаха Маня». Первая пьеса – «Венский стул» – приводит героя и героиню в одну пустую, пугающую, замкнутую комнату, далекую от каких-либо конкретных жизненных реалий, опознавательных знаков. Нельзя сказать, где именно очутились персонажи, тем более остается загадочным, как такое произошло. При этом, главным становится тонкий психологический рисунок, органика человеческих отношений, сиюминутность переживаний героев.В ремарках второй пьесы – «Черепаха Маня» – автор неоднократно, и всерьез, и не без иронии сетует, что никак не получается обойтись хорошим литературным языком, герои то и дело переходят на резкие выражения – а что поделаешь? В почерке драматурга есть своего рода мрачный импрессионизм и безбоязненное чутье, заставляющее сохранять ту «правду жизни», которая необходима для создания правды художественной, для выражения именно того драматизма, который чувствует автор.
Пьеса в двух действиях. Написана в декабре 1996 года. В провинциальный город в поисках своего отца и матери приезжает некогда знаменитая актриса, а теперь «закатившаяся» звезда Лариса Боровицкая. Она была знаменита, богата и любима поклонниками, но теперь вдруг забыта всеми, обнищала, скатилась, спилась и угасла. Она встречает здесь Анатолия, похожего на её погибшего сорок дней назад друга. В сумасшедшем бреду она пытается вспомнить своё прошлое, понять будущее, увидеть, заглянуть в него. Всё перепутывается в воспаленном сознании Ларисы.
В этой истории много смешного и грустного, как, впрочем, всегда бывает в жизни. Три немолодые женщины мечтают о любви, о человеке, который будет рядом и которому нужна будет их любовь и тихая радость. Живут они в маленьком провинциальном городке, на краю жизни, но от этого их любовь и стремление жить во что бы то ни стало, становится только ярче и пронзительнее…