Землемер - [2]
АЛЕКСЕЙ. Старик, что вы всё время смеётесь?
СОЛОВЕЙ. А дак весело мне! (Играет на гармошке, хохочет.) Когда я утром надеваю гетры, что я хочу — ты хочешь знать?
АЛЕКСЕЙ. Что?
СОЛОВЕЙ. Хочу бежать я километры, чтоб на завод опоздать! (Смеётся.)
АЛЕКСЕЙ. Что? (Молчит.) Она совсем облилась, как голая стала. Что на ней за платье?
СОЛОВЕЙ. Простынь старая. Сшили такую платью ей. Бедны-а-ая! (Пиликает на гармошке.)
АЛЕКСЕЙ. (Поправляет.) Такое платье.
СОЛОВЕЙ. Чего? Я говорю: мы бедны-я, несчастны-я. Мы за квартиру пять лет не плотим.
АЛЕКСЕЙ. Платим.
СОЛОВЕЙ. А? Я говорю: телефон был — отключили, газ был — отключили, радио — отключили. Теперь ждём свет отключут и конец свету включут, тогда нам могила, как я образно другой раз скажу. (Смеётся, играет на гармошке весёлое.)
МОЛЧАНИЕ.
АЛЕКСЕЙ. Надо заплатить.
СОЛОВЕЙ. Ну вот, ты и заплотишь.
АЛЕКСЕЙ. Да, мне привезут сейчас деньги и мы за всё заплатим. Я не сошёл с ума, вы что думаете — сошёл? Я за всех заплачу. Скажите ей, старик, чтобы она что-то надела на себя, а то она как голая, облилась вся.
Лаура смеётся, вылила остатки сока на голову.
СОЛОВЕЙ. Лаурка! А ну, танцуй, танцуй, сучка такая! (Играет, Лаура хохочет, танцует. Соловей кричит Алексею:) А тебя что, голые женщины возбуждают? А мне дак ничего. (Смеётся.) Или тебе голые до фени?
АЛЕКСЕЙ. Мне всё равно, хоть вы нагишом, хоть нет, я тут временно, это ваши дела, старик.
СОЛОВЕЙ. Да какие дела? Как сажа бела! В Кремле дела, а у нас в домишке только делишки! (Смеётся.)
Лаура пошла из коридора по лестнице вниз. Матрас из-за двери упал, загородил дорогу.
АЛЕКСЕЙ. Да, я временно, завтра, нет, послезавтра перееду. Я боюсь. Я много чего боюсь. Я просто дико, страшно, ужасно… (Замолчал, смотрит на Соловья.)
СОЛОВЕЙ. Что?
АЛЕКСЕЙ. Боюсь СПИДа. Боюсь заразы. Кругом зараза. (Курит быстро и нервно, стучит пальцем по сигарете, пепла на ней нет, а он стряхивает и стряхивает его.) Я не открываю двери руками, натягиваю на руки рукава рубашки или пальто, и тогда открываю, а так — нет.
СОЛОВЕЙ. И что?
АЛЕКСЕЙ. И тапочки чужие в гостях не надеваю. Грибок везде. В бани не хожу. Там всё несвежее. Ненавижу. Если что несвежее — сразу чувствую. Боюсь. Руки не подаю, когда здороваюсь. Боюсь заразиться.
СОЛОВЕЙ. И что?
АЛЕКСЕЙ. (Очень быстро.) Ещё ненавижу стихи. Стихи — это сопли, а сопли — грипп, зараза. Человек руками вытирает сопли, а потом этими руками здоровается, понимаете? Просто уши режет, режет уши, если кто стихами. А еще люди плюют на пол. Это испаряется и садится у нас на носоглотке.
СОЛОВЕЙ. А ты уже пятую мою сигаретку куришь.
АЛЕКСЕЙ. Я куплю вам, старик. Потом.
СОЛОВЕЙ. Как же ты жить тут будешь? Мы — засранцы. Я лично у мамы — вместо швабры. А ты так твёрдо, резко сказал, я аж вздрагиваю! Такой ты непоко-бе-ли-мый, как я образно скажу другой раз! (Поёт.) “Однажды я пошла купаться-а-а! За мной следил банди-и-ит! Я стала раздеваться! А он и говорит: “Какие у вас ляжки, какие буфера! Позвольте вам…” (Кашляет, хохочет.)
АЛЕКСЕЙ. Перестаньте! Я не люблю такие слова. К чему вы это?
СОЛОВЕЙ. А стихи потому что! Закричал ты, ага, правда! Проверить думал, как тебе уши режет, отрезает, обрывает, отрезывает-ит-ит!
АЛЕКСЕЙ. Еще я люблю хорошо сложенных людей. Я инвалид, нет, я временно нетрудоспособный, мне нужны деньги на лечение, вылечусь и стану здоровяк. Пожалуйста, не играйте, он такой резкий, этот звук этого инструмента вашего, как он там называется?!
СОЛОВЕЙ. Инструмент называется — русская народная гармонь-штейнка!
Смеётся, отставил гармошку, курит, смотрит на Алексея. С цветами в руках пришла с улицы Лаура, поставила матрас на место. Вороны кричат за окном. Лаура раскидывает цветы по коридору, смеётся.
АЛЕКСЕЙ. Слушайте, что она ходит? Почему поёт? Разве время для песен?
СОЛОВЕЙ. Сожительница. Лаурка! Лариска на деле. Зову покрасивше. Придуривается. Я придуриваюсь, и она придуривается, чтоб не работать. А с придурью легче. В постели-то она всё соображает. А я и не заставляю работать. Я лентяюга сам. Волобуйничать люблю! Пьянчужка сам, на гармошке игрок сам я, мне бы не работать, а лежать, в потолок смотреть, где-нибудь чего-нибудь спереть бы, да и жить. А работать не люблю. Пять лет на вагонах проводником пробыл, а потом — да иди вы. Пожрать себе и ей найду, огород вон, картошку посадили, весна, ура, до травки дотянули, а ну танцуй, Лаурка! (Играет на гармошке.)
Лаура кидает цветы на Соловья. Тот ухватил её, усадил себе на колени, Лаура отбивается.
Мы с ней в баню вместе ходим, в мужское отделение! Она там в одежде моется!
АЛЕКСЕЙ. В баню в одежде?
СОЛОВЕЙ. А чего? Всё равно! Так-то она в речке купается, а в одежде со мной моется за компанию. Её от себя никуда не отпускаю.
АЛЕКСЕЙ. Впрочем, правильно, что в баню вместе. Вы правы. Всё дозволено. Всё должно быть дозволено. Один раз живём и потому — дозволено. Я слышал, старики часто женятся на молодых, это нормально, потому что они как бы дают энергию для продолжения жизни, молодые, так сказать, старикам.
Любительскому ансамблю народной песни «Наитие» – 10 лет. В нем поют пять женщин-инвалидов «возраста дожития». Юбилейный отчетный концерт становится поводом для воспоминаний, возобновления вековых ссор и сплочения – под угрозой «ребрендинга» и неожиданного прихода солистки в прежде равноправный коллектив.
Монолог в одном действии. Написана в июле 1991 года. Главная героиня Елена Андреевна много лет назад была изгнана из СССР за антисоветскую деятельность. Прошли годы, и вот теперь, вдали от прекрасной и ненавистной Родины, никому не нужная в Америке, живя в центре Манхэттена, Елена Андреевна вспоминает… Нет, она вспоминает свою последнюю любовь – Патриса: «Кто-то запомнил первую любовь, а я – запомнила последнюю…» – говорит героиня пьесы.
Амалия Носферату пригласила в гости человека из Театра, чтобы отдать ему для спектакля ненужные вещи. Оказалось, что отдает она ему всю свою жизнь. А может быть, это вовсе и не однофамилица знаменитого вампира, а сам автор пьесы расстаётся с чем-то важным, любимым?..
«Для тебя» (1991) – это сразу две пьесы Николая Коляды – «Венский стул» и «Черепаха Маня». Первая пьеса – «Венский стул» – приводит героя и героиню в одну пустую, пугающую, замкнутую комнату, далекую от каких-либо конкретных жизненных реалий, опознавательных знаков. Нельзя сказать, где именно очутились персонажи, тем более остается загадочным, как такое произошло. При этом, главным становится тонкий психологический рисунок, органика человеческих отношений, сиюминутность переживаний героев.В ремарках второй пьесы – «Черепаха Маня» – автор неоднократно, и всерьез, и не без иронии сетует, что никак не получается обойтись хорошим литературным языком, герои то и дело переходят на резкие выражения – а что поделаешь? В почерке драматурга есть своего рода мрачный импрессионизм и безбоязненное чутье, заставляющее сохранять ту «правду жизни», которая необходима для создания правды художественной, для выражения именно того драматизма, который чувствует автор.
Пьеса в двух действиях. Написана в декабре 1996 года. В провинциальный город в поисках своего отца и матери приезжает некогда знаменитая актриса, а теперь «закатившаяся» звезда Лариса Боровицкая. Она была знаменита, богата и любима поклонниками, но теперь вдруг забыта всеми, обнищала, скатилась, спилась и угасла. Она встречает здесь Анатолия, похожего на её погибшего сорок дней назад друга. В сумасшедшем бреду она пытается вспомнить своё прошлое, понять будущее, увидеть, заглянуть в него. Всё перепутывается в воспаленном сознании Ларисы.
В этой истории много смешного и грустного, как, впрочем, всегда бывает в жизни. Три немолодые женщины мечтают о любви, о человеке, который будет рядом и которому нужна будет их любовь и тихая радость. Живут они в маленьком провинциальном городке, на краю жизни, но от этого их любовь и стремление жить во что бы то ни стало, становится только ярче и пронзительнее…