Земледельцы - [31]

Там его уже ждал конюх и ездовой Жилкин, или, как все его называли за хозяйственность, Кузьмич, молодой, крепко сбитый хлопец. Со скребницей в руках он уже охаживал гнедого Тарзана — верхового коня Пустовойта. Здоровался, приподымая фуражку, спрашивал:

— Седлать?

— Седлай, Кузьмич, — нетерпеливо говорил Пустовойт и похлопывал по шее Тарзана, тянувшегося за обязательным куском хлеба.

— В поле, Василий Степанович?

— Глянем, как там. Вернусь к восьми, когда здесь дела подойдут.

И молодцевато вскакивал в седло. Тарзан крупной рысью уходил по травяному проселку.

На опытном поле всегда образцовый порядок. Ровнехонькие ленты посевов. Безукоризненные квадраты участков. В линейку стоят колья с фанерными дощечками. Все пронумеровано, нигде ни соринки, вокруг участка густые посадки акаций, лавочки для отдыха в тени. Действительно, опытное и образцовое хозяйство.

У селекционера подобрались отличные помощницы. Лаборантки Прасковья Степановна Афанасьева, Анастасия Ивановна Милашенко, Марфа Максимовна Чуйко, Екатерина Федоровна Москаленко начали работать с ним еще до революции. Прошли через годы испытаний, случалось, работали по нескольку месяцев без зарплаты, но никогда не изменяли делу, к которому привязались всей Душой.

Одна из особенностей характера молодого Пустовойта, его таланта руководителя заключалась в том, что ученики и помощники как-то незаметно для себя делались не просто исполнителями, а прямыми соучастниками творческого поиска в селекции. Пустовойт никогда не ограничивался коротким, «что и как» надо сделать, а немногословно, но понятно и увлеченно рассказывал, почему именно так, для чего и какая цель впереди. Может быть, именно потому любая самая кропотливая, нудная или напряженная работа приобретала для выполнявших ее глубокий смысл.

Пока Василий Степанович ходил от делянки к делянке, умный Тарзан с поводом на седле. стоял на дороге и следил темным глазом за хозяином. Стоило тому выйти на проезжую часть, как Тарзан резво мчался к нему.

Потом наступал час решения всяких хозяйственных вопросов. У директора опытного поля не было даже привычных в наше время бухгалтера и плановика, он все делал сам, не только учил студентов, не только выращивал семена, но и продавал зерно, ибо опытное поле находилось «на хозрасчете», как сказали бы теперь; причем спрос в те годы был особенно велик на семена подсолнечника из «Круглика».

Из одной семьи уже зарекомендовавшего себя сорта 7-15-163 Пустовойт путем многократного отбора вскоре выделил более урожайный образец, далеко опередивший материнскую «половинку». Последовал интенсивный отбор на менее грубую лузгу, на скорость созревания отдельных экземпляров, потом на масличность — и вот образцы с шифром А-41 дали наследственно-устойчивую форму. Более 35 процентов масла в семенах! Для среднеспелого сорта это просто отлично.

Пустовойту в том году сровнялось 38 лет. Рушковский шутил: что же скорей накапливается — годы селекционера или проценты масличности в новых сортах?..

Не было в двадцатых годах ни плакатов на стенах, ни кассовых брошюр, ни голоса радио в станицах, но и без наглядной и прочей агитации как-то очень скоро весь Северный Кавказ прознал о новом, хорошем подсолнечнике, и в «Круглик» потянулись ходоки от станичных обществ и от первых степных коммун. Семена не залеживались. Их не хватало на всех.

На ежегодной Всекубанской сельскохозяйственной выставке в 1925 году Василий Степанович с группой ученых института обходил ряды участников, демонстрирующих свой образцы. Были здесь и мешочки с семенами подсолнечника, которые отличались от прежних сортов. Пустовойт узнавал их сразу.

— Откуда, станичник, семена? — спросил он первого дядьку.

— С «Круглика», добрый человек. Мы второй год их сеем. Славные семена, дюже масляные.

— А вы откуда? — спросил он другого участника.

— Из Динской мы, родич привез мне эти семена из «Круглика».

— Довольны?

— А як же! Восемьдесят пудов с десятины…

Вскоре удалось установить, что на Кубани засевали сортами из «Круглика» каждые семь из десятка десятин. А всего подсолнечника было на юге более 400 тысяч десятин, Новые сорта давали ежегодно дополнительно 80— 100 тысяч пудов масла!

В меру честолюбивый, Пустовойт делал из этого факта только один вывод: работает опытное поле не впустую. Но и не в полную силу.

Ах, если бы не ограничения в анализе на масличность! Если бы не медлительные «Сокслеты»! Ведь он уже теперь мог бы удвоить, утроить отбор новых образцов. Есть йз чего брать. Есть кому брать… Но количество анализов Увеличить не удавалось.

Рушковский только грустно вздыхал и оглаживал свой нос, когда разговор заходил об этом узком месте во всей селекционной работе с подсолнечником. По вечерам у себя дома он перечитывал книги, в сотый, наверное, раз разглядывал схему аппарата, пытаясь что-то сделать с ним. Но тщетно! «Сокслет» — аппарат, в котором тщательно продумана каждая деталь. Технология работы с Ним не меняется вот уже десятки лет, и он, Рушковский, похоже, бессилен что-нибудь изменить. Только и остается — покупать новые аппараты, расширять штат лаборантов, саму лабораторию, обращаться с просьбой в соседние лаборатории.