Земледельцы - [137]

А в конце уборки, когда люди, коровы и лошади вот-вот, казалось, упадут после страшного напряжения весны и лета, Посмитный все с той же Серафимой Березовской поделился мыслью, от которой самому было не по себе. Он решил, что ни один клочок земли не оставит невспаханным до весны — поднять всю зябь сейчас. На последнем издыхании, но всю и сейчас. Серафима побледнела. Земля за полгода стала камнем… «Лошадей чаще выпрягать, людей подменять, — бормотал Макар. — Кормить на поле будем, ситра достану, пива…»

Потом был сорок седьмой год. Уже было побольше лошадей и волов и новый трактор из МТС. Впервые после войны подняли ранние пары, успели даже подкормить часть озимых, посадили огород. С огорода собрали по 150 центнеров овощей с гектара. Невиданно уродили арбузы. Макар поставил сторожей, а сам кинулся добывать вагоны. Продавали в Одессе, Николаеве, Харькове и дальше, дальше. Где только те арбузы не продавали! Впервые за все, включая довоенные, годы хозяйство получило миллион дохода. На трудодень пришлось 4,4 килограмма хлеба, 700 граммов подсолнечника и 12 рублей денег.

Потом был сорок восьмой год. Перед озимым севом кто-то сказал, и те слова облетели все село: на севе надо работать так, как на молотьбе, — на одной спичке. А на молотьбе как зажгли в первый день солому в топке локомобиля, так и выбросили спички. Больше они не понадобились. Топка погасла только тогда, когда все было обмолочено. Отсеялись за 10 дней — и сами ахнули: не верилось….

В конце этого года Серафима Березовская объявила, что собирается замуж. Макар взволновался, словно она была ему дочерью, и решил грянуть свадьбу. Собрал общее собрание, составили смету, утвердили порядок. В приданое выделили телку. 31 декабря испекли два каравая: один простой, а на другом голубь с голубкой. Подвели жениха: «Выбирай свой». Жених выбрал с голубями. 15 мотоциклов и все, какие были машины, двинулись в село Онорьевку, в сельсовет. Макар прихватил бочонок вина на 50 литров. Зарегистрировав брак, вернулись домой. Перед порогом клуба, куда заходить молодым, был постелен длинный рушник. За столом Макар занял место посаженого отца, поднял стакан, сказал: «Товарищи!» — единственное слово, которое всегда произносил по-русски, — и не сразу смог продолжать… Вспомнил отца Серафимы, погибших своих бригадиров, двадцать первый, тридцать третий и сорок шестой годы, все проклятия, которые посылали, бывало, на его голову эти ждущие с поднятыми стаканами мужчины и женщины, все проклятия, которые посылал на их головы он, и на головы тех, с кем четыре с половиной года сгибался возле орудия, и на свою собственную, когда однажды остался возле того орудия- один, решил бить прямой наводкой, а попал не с первого выстрела.

Люди ждали, и он-таки произнес свою речь. Зазвенели стаканы, загудели голоса. Возле себя Макар посадил двух приезжих — это были военный журналист и политработник с Черноморского флота. Они приехали писать о бывших фронтовиках, но Посмитный сообразил, что может использовать такой случай с пользой для хозяйства. Подобные вещи он соображал всегда очень быстро. Военный флот — это же моторы, много электрических моторов. Подливал гостям в стаканы, подвигал закуски и, уже отключенный от свадьбы, долбил в одну точку: «Моторов у меня, хлопцы, нету». Те вернулись в Одессу, доложили своему командованию, оно прикинуло: с войны стоят старые тральщики с моторами. И завертелось… Собрали митинг моряков, приняли письмо о шефстве над колхозом бывшего артиллериста Посмитного. В колхоз поехали электрики, повезли двигатели, начали их устанавливать — и на току, и на мельнице, и в мастерской. Некоторые, демобилизовавшись, прибыли в колхоз навсегда, поженились на местных девушках.

А началось все с того, что Макар со вниманием отнесся к двум скромным флотским лейтенантам, привел их к себе домой, накормил жареной картошкой, угостил самодельным вином, потом пригласил на свадьбу Серафимы. Один из тех лейтенантов, журналист, вскоре приехал снова, привез игрушки детям. Макар обрадовался, схватил ящик с игрушками, побежал в школу, прервал уроки: «Хлопцы, смотрите!»

В те годы на него оказывал большое влияние знаменитый колхозный председатель из-под Киева Федор Дубковецкий, впоследствии, как и Посмитный, ставший дважды Героем Социалистического Труда. Дубковецкий был образованным человеком, еще до революции сумел выучиться на авиамеханика. Он тоже организовал коллективное крестьянское хозяйство задолго до массовой коллективизации. На первом собрании спросил: «Кто в природе самый трудолюбивый, чистый, дружный?» — «Пчела», — ответили люди. «А где живет?» — «В улье». — «Вот и название: «Улей и пчела». Летом двадцать четвертого года хлеб для уборки поделили по семьям. Ему, председателю, досталось пять гектаров ячменя и гектар овса. Помогала жена, бывшая на сносях. Однажды пошла в село, не дождавшись вечера. Он вернулся с поля, а у него уже сын.

Дубковецкий в своем хозяйстве сам составил проект одного дома на всех; за лето двадцать седьмого года его построили: с 46 комнатами, общей кухней, пекарней, столовой, прачечной, детским садом. В столовой было, как в современных санаториях. Можно было выбирать себе меню на завтра, а повара и пекари предварительно учились на курсах. Когда довелось переходить с устава такой коммуны на Устав колхоза, многие жалели и кое-что от коммуны решили оставить: например, пекарню, откуда до сих пор берут хлеб по талонам. Это перенял от Дубковецкого Посмитный. И устройство ванных комнат в домах колхозников — тоже от него, от Федора Ивановича.