Зелимхан - [84]

— Ты знаешь, Зелимхан, внизу в аулах в последнее время стали поговаривать о том, что ты скрываешься здесь, на пастбищах.

— Это нехорошо, — сдержанно сказал абрек, и лицо его еще более помрачнело. Затем Зелимхан приступил к обеденной молитве, но вдруг прервал ее.

— Зока, — обернулся он к старику, — завтра какой день?

— Пятница. А что?

— Пошли, пожалуйста, своего сына к Дуде, да и сам оседлай коня. Всех верных нам и способных храбро драться нужно созвать в субботу утром в Чиллан-ирзе. Будет большое дело. — Какое дело, Зелимхан не сказал, только добавил: — За овцами я сам присмотрю.

16.

Весна все выше поднималась в горы. Снег таял и там, а журчащие ручьи стремительно неслись вниз, на зеленеющие луга. Именно в эти дни, наполненные ароматом, Зелимхан отправился пасти овец.

Абрек медленно шагал за отарой, опираясь на длинный посох, по-хозяйски приглядывая за каждой отбившейся овцой. Он поднялся на невысокий бугор и присел, повернувшись спиной к холодному ветру.

За зиму отощавшие овцы паслись впервые и не пропускали ни одной травинки. Разглядывая их, Зелимхан вспомнил, что Аюбу так и не довелось справить курбан-байрам: все овцы харачоевца были в отаре. Ни одной не взял Аюб. И опять грустные мысли нахлынули на него. Ни первые цветы, весело покачивающиеся над молодой травой, ни по-весеннему шумное пение птиц не могли развеять печаль в душе харачоевца. Неподалеку от него лежала овчарка, удобно пристроив острую свою морду на передних лапах. Она косила умными глазами на хозяина, как бы спрашивая: «А не пора ли нам двигаться домой, на ночлег?» Но харачоевец все сидел в задумчивости. Его нынешнее мирное занятие приносило ему светлую и тихую радость, но грустно было сознавать, что даже сюда, на пастбище, он не мог позволить себе пойти безоружным.

Неожиданно из отары до него донеслись жалобные стоны. Это стонала ягнившаяся овца.

«Какая же из них?.. Вон та, крайняя, — решил Зелимхан и быстрыми шагами подошел к черной овце. — Вот, бедняжка, сразу двоих принесла... За два дня пять овец объягнилось у Зоки, и у всех пятерых по два ягненка. Правду в народе говорят, что в хорошее хозяйство прибыток сам идет».

Абрек искренне обрадовался этому событию. Хотя кровное родство и не связывало его со старым пастухом, но совместная борьба спаяла их дружбу. Здесь, у Зоки, гонимый и отверженный властью Зелимхан нашел себе приют, но и он теперь, кажется, становится не слишком надежным.

Зелимхан осторожно завернул новорожденных ягнят в полу бурки, принес на бугор и положил около себя. Их мать тут же приплелась следом и встала неподалеку. «А меня лишили детей... Замерзшие, где-то они сейчас? Что с ними?..» — подумал абрек, и по щеке этого сурового человека, который стойко сопротивлялся жизненным бедам, скатилась крупная слеза. Зелимхан почувствовал ее только тогда, когда она соскользнула на губы, оставив ощущение солоноватой горечи.

Зелимхан взял на руки маленьких ягнят и погнал овец к кошарам.

Когда Зелимхан с овцами пришел в кошары, старика еще не было дома. Младший сын Зоки Уматгирей готовил жижиг-галныш из сушеной говядины. Местные врачеватели болезней предписали это блюдо абреку против ревматизма. Большие глаза Уматгирея, смотревшие из-под белой папахи, сразу светлели при встрече с Зелимханом. Вот и сейчас юноша выбежал ему навстречу, снял с его плеч бурку, встряхнул ее и повесил возле дверей.

— Отец не возвращался? — спросил Зелимхан.

— Нет еще, — ответил Уматгирей и, преодолевая смущение, спросил абрека: — А вы скоро вернетесь на этот раз?

— Нет, Уматгирей, теперь вернусь не скоро. Жить у вас мне больше нельзя. Боюсь, что мое пребывание здесь и так приведет на эти мирные луга свору солдат.

— А где же вы теперь будете жить? — с тревогой спросил юноша.

— Где бы я ни жил, я всегда в конце концов приводил беду в дом своих хозяев. Место мне теперь в каких-нибудь горных пещерах...

Зелимхан, грустно опустив голову, направился к овцам.

— Я все сделаю, а вы идите отдыхать, — сказал Уматгирей, но харачоевец не послушался: он выделил из отары овец, которые могли объягниться за ночь, и запер их отдельно, проверил, как чувствуют себя ягнята, накормил овчарку и только тогда вернулся в дом...

* * *

В субботу на рассвете абреки, собравшиеся по призыву Зелимхана, миновав густые леса мескар-юртовцев, остановились на опушке леса у полотна железной дороги.

— Сколько нас? — приподнявшись на стременах, оглядел Зелимхан своих товарищей.

— Пятнадцать, — ответил Зока.

— Эльберд, поезжай сейчас на ближайшую станцию и узнай, когда сегодня пройдет поезд на Грозный. И сразу возвращайся сюда. Понял?

— Понял, — ответил Эльберд и поскакал в сторону Гудермеса. Минут через сорок он вернулся. Конь под ним был весь в мыле. С трудом переводя дыхание, нильхоец сообщил, что поезд идет за, ним следом. Как бы в подтверждение его слов до них донесся протяжный гудок. Зелимхан подозвал Зоку и сказал:

— Вели товарищам, пусть завалят путь, — и он показал на штабеля шпал, лежащих у полотна дороги. — Только давайте побыстрее.

Действительно, нужно было торопиться, так как до них уже явственно доносился нарастающий грохот приближающегося поезда.