Зелёный ужас - [38]

Гардинг ответил движением руки.

— Прекрасное средство, — заметил Мильсом. — Раньше я его давал сумасшедшим.

Гардинг не стал его расспрашивать о былых днях. Он считал излишним проявлять особый интерес к прошлому своих сподвижников. Впрочем, прошлое Мильсома было ему известно. Мильсом просидел в тюрьме пятнадцать лет за преступление, которое в свое время взволновало весь мир, и лишь четыре года тому назад вышел на свободу.

— А как идут дела? — спросил он.

Гардинг пожал плечами.

— Я впервые начинаю нервничать, — сказал он. — И не из‑за Белла, который действует мне на нервы, а из‑за недостатка наличных средств. Расходы непомерно велики и растут с каждым днем. Много хлопот мне доставляет Уайт, — продолжал он. — Он требует возврата денег, которые задолжал синдикат. Он на грани разорения.

Лицо Мильсома вытянулось.

— В таком случае он вас выдаст. Это порода людей всегда поступает подобным образом, — заметил Мильсом. — Вам придется успокоить его и сказать, что свадьба состоится немедленно.

— Я вызвал пастора и сказал ему, что моя невеста настолько слаба, что не может прийти в церковь, и поэтому венчание состоится дома.

Мильсом кивнул головой. Затем он подошел к окну и взглянул на расстилавшийся перед ним сад, на зелёный пушистый газон.

— В конце концов, провести здесь три‑четыре недели вовсе не так уже плохо, — сказал он. — Взгляните на эту чудесную зелень. — И он указал на газон.

— Никогда не питал интереса к природе, — ответил Гардинг.

— Видно, что вы никогда не сидели в тюрьме, — ухмыльнулся Мильсом. — Скажите, не пора ли повторить впрыскивание?

— Нет, лишь через два часа, — ответил Гардинг. — Мы можем пока сыграть в пикет.

И они сели играть в карты. Однако играть им не пришлось — в комнату ворвался какой‑то человек в испачканном халате.

— Господа! — прокричал он в ужасе, — этот идиот Бриджерс…

— Что случилось? — вскочил Гардинг. — Мне кажется, он сошел с ума: он пляшет и поет, носится по парку как угорелый и вопит, что добыл препарат.

Гардинг прорычал проклятье и бросился в сад. Мильсом последовал за ним. Добежав до газона, они увидели Бриджерса.

Но Бриджерс более не плясал и не радовался. Он стоял, словно окаменелый, и испуганно оглядывал окружающее.

— Я уронил его, я уронил его, — бормотал он.

Гардингу не пришлось спрашивать его о том, что именно он уронил, — от зелёного газона, восхищавшего Мильсома, не осталось и следа. Вместо него виднелась развороченная, разрыхленная земля, казалось, пережженная и измельченная в плавильных печах ада. А над землей стелился тяжелый запах «зелёной пыли».

18

Оливе казалось, что её глаза застилает туман. Смутные видения маячили перед ней — она находилась в состоянии дурмана. Где‑то раздавались голоса, но они не доходили до её сознания. Один из голосов зазвучал отчетливее, ей послышались слова:

— Пора проснуться.

Тысячу раз монотонно повторился этот приказ, пелена спала с её глаз, с её сознания, и Олива очнулась. Над ней склонились двое мужчин — Гардинг и какой‑то лишенный растительности толстяк.

— Я предполагал, что эта вторая доза окажется слишком сильной, — сказал Мильсом. — Вы привели её в сонное состояние, а это отнюдь не то состояние, какое вам желательно.

— Она придет в себя, — ответил Гардинг, но в голосе его звучала озабоченность. — Я полагал, что организм её достаточно силен, чтобы перенести подобную дозу.

Мильсом покачал головой.

— Она придет в себя, но с тем же успехом она могла бы никогда не проснуться. Больше не следует делать ей инъекции.

— Да, это излишне, — согласился Гардинг.

— Который теперь час? — спросила девушка, пытаясь приподняться (она чувствовала сильную усталость, голова её кружилась).

— Двенадцать часов. Вы спали со вчерашнего дня, с семи часов вечера. А теперь попытайтесь‑ка встать.

Она покорно повиновалась его приказу. В ней было убито всякое желание сопротивляться. Если бы её оставили в покое, то она снова легла бы спать, не

испытывая никаких чувств.

Лишь на секунду в ней зародилось желание предложить этому человеку какой‑нибудь план, который дал бы ему возможность получить её деньги без необходимости венчаться. Но мысль эта жила в ней всего мгновение — усталость и полное безразличие ко всему снова охватили её.

— Подойдите к окну, — продолжал командовать доктор. — А теперь возвращайтесь назад.

И она повиновалась, пошатываясь, побрела к окну, безразличным взглядом посмотрела она Гардинга. Он положил руки ей на плечи, но она даже не вздрогнула. Его прикосновение утратило для нее всякое значение, перестало быть неприятным.

— Мы обвенчаемся сегодня после обеда. Вы согласны?

— Да, согласна, — прошептала девушка.

— И когда вас об этом спросит пастор, вы скажете «да».

— Скажу «да», — беззвучно повторила девушка.

Олива чувствовала, что все, что она делает и говорит, противоречит её подлинным желаниям и стремлениям. Напрягая последние силы, она в уме сложила следующую фразу: «Это преступление не останется безнаказанным, запятая, и вам, доктор, запятая, придется за него поплатиться».

Этот слабый протест окончательно исчерпал её силы: произнести эти слова она была не в состоянии, и её губы беззвучно прошептали: