Зеленый остров - [9]

Дядя Юра держит руки за спиной, продолжая звякать ключами. Все трое идут по аллее в сторону реки. Мама рассказывает, как устала она от вражды с женой своего брата Алеши и от квартирной тесноты. Лене это неинтересно. Она делает зигзаги, перебегая от одного солнечного пятна к другому.

Выходят на смотровую площадку; отсюда видно во всю ширь серебряное поле Волги. Справа растянулся, точно пружина, мост, слева — ржавые туши пароходов у судоремонтного завода. Вдали туманно-лиловой полосой виднеется Зеленый остров.

— Когда я была маленькой, мы часто туда ездили, — рассказывает Зоя. — У нас там участок был, картошку сажали… Вот бы съездить туда как-нибудь. Давно собираюсь, и все не получается. Съездим?

— Куда? — очнувшись от задумчивой оцепенелости, спрашивает мужчина.

— Ты меня не слушаешь?

— Извини ради бога! Я как раз думал про своих родичей в Геническе. Это на Азовском море. Вот туда я бы тебя с удовольствием свозил бы.

— Нет, я хочу на Зеленый остров. Зачем нам море! Там лучше, на острове. Можно в палатке жить.

— Тэк-тэк, — мужчина обиженно прищурился. — Когда я что-нибудь предлагаю, ты, это совершенно очевидно, предлагаешь свое, мне наперекор. Вы упрямы, кажется, Зоя Ефимовна! И девочка у тебя не очень, я бы сказал, спокойная. Такая шустрая! В папу, наверное?

— Она его не видела никогда, — обиженно сказала Зоя.

— Ладно, извини, пожалуйста! — мужчина торопливо обхватил Зою за плечи, чуть-чуть сжал.

— Она смирная, Ленка! В садике мне говорят: очень способная девочка… Это только с бабкой и дедом она шустрая, потому что те жить без нее не могут. Вот заявили мне недавно: иди к кому хочешь, а Леночку нам оставь… Хорошо придумали! Только куда же я без дочери? Нет уж…

Над прямыми бровями Зои распалась прядями светлая челка, ресницы взволнованно порхают, яркая кофточка меркнет в сравнении с румянцем на щеках.

Мужчина молчит, подбрасывает на ладони ключи. Два похожих на головастиков ключика, связанных цепочкой, взлетают, делают согласный кувырок и ныряют в согнутую ковшом ладонь. Лобастое лицо дяди Юры спокойно, как у пассажира, наблюдающего картины природы из окна купейного вагона.

— Мать нервничает, обижается, — продолжает Зоя, — Когда я вернулась от тебя утром, она так на меня посмотрела — у меня просто сердце оборвалось… Ты же знаешь, мы с Сушкиным развелись еще до того, как Ленка родилась. Но уже допытывается, где папа. Вот и думай, что ей соврать, а что — матери. Вот оно как, Юрий Захарович. Я — дама с проблемами. Это значит: или — или… Иначе никак нельзя, потому что… Потому что нельзя!

3

Как растревоженные пчелы жужжали шлифовальные станки, вразнобой стучали прессы на сборочном участке. Рабочий день в цехе уже начался, когда Игорь Карцев вошел под его полупрозрачную кровлю.

Над головой с тяжелым гулом двигался мостовой кран. Косо пересекавшие пространство цеха солнечные пластины казались вещественными, прочными. Но кран легко рушил плоскости света, проникавшего сквозь стекла в крыше.

Пол был усеян блестящими крапинами — втоптанными в бетон осколками стружки. Чем ближе подходил Игорь к токарному участку, тем гуще становился металлический крап.

Токарный участок — два ряда продолговатых, то зеленых, то желтых станков, расставленных с небольшими интервалами — находился в углу цехового корпуса, поблизости от выездных ворот. Вдоль боковой стены тянулся кумачовый, изрядно уже закоптившийся транспарант: «Рабочая совесть — лучший контролер!» Возле дальней торцевой стены помещался прочный двухтумбовый — «капитанский», как называли его на участке, — стол мастера Семена Лучинина.

Заканчивалась на токарном участке утренняя «пятиминутка». Лучинин, крупный, широкоплечий, в халате, с белым треугольником рубашки и вписанным в него галстуком, заполнял маршрутные карты. Токари в спецовках и комбинезонах теснились возле стола и басовым хохотом отвечали на шутки Семена Лучинина. Улыбались даже те, кому мастер подсовывал муторную мелочную работу.

Заметив приближавшегося сутуловатого Карцева, мастер Лучинин подмигнул токарям.

— Ох, мужики, жуткий сон мне приснился! — о притворным выражением испуга на густобровом крупном лице начал Лучинин. — Представляете себе, приснилось, будто Игорь Карцев увольняется от нас. Вроде бы его корреспондентом в заводскую газету выдвинули… Проснулся я в холодном поту. И думаю: ну, слава богу, что это только сон. Иначе кто же будет триста седьмые кольца точить!

От грянувшего хохота снялись и улетели в другой конец цеха жившие под крышей голуби.

Не так давно в заводской газете был напечатан рассказ Игоря Карцева «Первая любовь», получивший приз на объявленном газетой конкурсе. В основном же соль шутки мастера состояла в том, что триста седьмые кольца были самыми трудоемкими и дешевыми в номенклатуре токарного участка.

Твердые щеки мастера тоже раздвинулись в улыбке, но взгляд, остановленный на Игоре, оставался холодновато-серьезным. Когда затих смех токарей, Лучинин прибавил:

— Как мы видим, Карцев пока еще наш работник. И даже почти не опоздал, если не считать нескольких минут. Таким образом, товарищ писатель, почетный заказ опять достается тебе. Тысяча колец — ты ведь их запросто перебросаешь за смену, верно?