Зеленый остров - [8]

Сколько же похабщины слышала от них Зоя в собственный адрес, сколько раз, обступив ее, парни тянули к ней лапищи, и приходилось в отчаянии отбиваться, вырываться, убегать со скачущим в груди сердцем. Зоя не могла понять, почему ребятам, учившимся когда-то в школе, бывшими пионерами и, может быть, даже комсомольцами, нравится напускать на себя злодейский вид. Но с горьким чувством она замечала, что количество этих дикарей не уменьшается, и никого они не стесняются, не боятся.

Совсем иначе выглядел Коршунков — подтянутый, подстриженный. Совсем иным было его лицо — открытое, чистое, с внимательным и серьезным взглядом светлых глаз. На станках Коршунков работал быстро, уверенно и без брака. Мастер токарного участка Лучинин, отыскавший Коршункова среди заводских волейболистов, гордился новичком как своей личной удачей.

* * *

— Мам, не видела Ленкины гольфы, беленькие? В шкафу нет, я все перерыла. Какие гости, сказала, пойдем в парк. И нечего беречь, пусть не ходит как замарашка… Леночек, ты еще не умылась? Вот ведь ты какая! Сама, сама умоешься, не маленькая. И поживей, у нас нет времени… Ой, я же бигуди еще не это самое… мам, нашла гольфы? А где были? В книжном шкафу?! Во дает! Запрячет так запрячет. Ну, умылась? А в ушах?.. Теперь одевайся. Да оставь ты куклу ради бога, нам некогда! Иди сюда, на стул. Ого, какая тяжелая стала. Потому что большая? Конечно, большая, уже пять лет. Мам, помнишь, из роддома?.. Не потерять бы, думала. А теперь мы вон уже какие… с козами в носу. Плохо умылась, Ленка, надо же и ноздряшки… Мам, а все же она на него больше похожа, на Сушкина. Ой, перестань ты! Проживем как-нибудь. Пока еще многие оглядываются. Только никто нам не нужен, правда, Ленок? Мы и сами, скажи, с усами. Стой, не вертись! Мам, может, и брюки мои чуть-чуть? Ох, какая ты все-таки, ведь я же опаздываю! Да никуда не тороплюсь, успокойся ради бога! Конечно, конечно, все ты видишь, все замечаешь… Вот будет мне, сколько тебе, и я все стану замечать… Кошмар, уже половина первого! Банты? Белые, белые. Только поскорее, я умоляю! Мам, ну завяжи ей банты, она ведь до вечера промусолится!..

…Тонким шелком колышется на тополях молодая листва, тротуар под ними усыпан красно-коричневыми сережками. Эффектная женщина широко шагает по тротуару — в светлых брюках, яркой кофточке, со взбитыми темными волосами. Вприскок, едва успевая, рядом с ней мелькает крепенькими ножками в белых гольфах русоволосая девочка.

Зеркальная витрина магазина, в которой выстроены пирамиды из рыбных консервов, старый тополь с беленным известью — похожим на печку — стволом, троллейбус, у которого на боку глубокая вмятина — все занимает девочку.

На площади троллейбус делает круг. Вдруг один из прутьев на его крыше срывается с провода, от его удара соскакивает и второй; штанги слепо мечутся и, высекая искры, бьются о провода. Прозрачно-стеклянный вагон останавливается, хлопают двери. Из водительской кабины выходит молодая женщина в зеленой кофте с закатанными по локоть рукавами, в смявшейся гармошкой юбке. На ходу надев брезентовые рукавицы, она хватается за веревку, привязанную к штангам, дергая, прицеливается и быстро возвращает угольные колодки штанг на провода.

— Мамочка, давай еще посмотрим! — просит Лена.

— Вот ведь ловкая какая! — одобрительно произносит ее мать. — Ой, Лен, мы же с тобой опаздываем. Дядя Юра нас заругает.

— А кто дядя Юра?

— Все увидишь. Все узнаешь… Только давай поживее, ладно?

В парке тесно стоят черноствольные старые липы. Вход в парк — две облицованные плиткой стелы, на них надписи большими металлическими буквами.

— Мам, давай почитаем?

— После… Потом, ладно?

Аллеи посыпаны красным толченым кирпичом. В пятнах тени они бордовые, в пятнах солнечного света — оранжевые. Лена вырывается вперед, бежит по оранжевым островам.

В центре парка вровень с деревьями высится обелиск на могиле великого земляка-полководца. Вблизи памятника неторопливо прогуливается рослый узкоплечий мужчина в долгополом плаще. Одна рука в кармане, другой он играет связкой ключей, вращая их на длинном пальце. Он сутуловат, лицо впалощекое, узкое, лоб с залысинами, стриженные «ежиком» жесткие волосы.

— Ты будешь умницей, да, доча? — просит женщина, направляясь к долговязому. — Веди себя хорошо, чтобы дядя Юра похвалил.

— Какой он чудно-о-ой!

— Вполне нормальный! — с досадой обрывает мать.

— Ну, здравствуйте, пожалуйста! — встречает их зубастой широкой улыбкой дядя Юра. — Тэк, тэк… Значит, эта юная синьорита и есть твоя дочь? Ну, не скромничайте, вы обе смотритесь весьма, я бы сказал… Что же, давайте знакомиться. Как тебя зовут, прелестная инфанта? Ого, какая, молчит. Разве у тебя нет имени?.. Ну хорошо, а сколько вам лет, гордая барышня? Зоя, подожди, ты не вмешивайся. Я хочу сам найти контакт с ребенком… Тэк-тэк. Имени своего не знаешь, возраст не помнишь. А может быть, ты немая? Покажи-ка язычок!.. Зоя, да не мешай же, я сказал! Тэк-тэк… Ну ничего, мы по-другому попробуем. А ну-ка, держи! Бери, не бойся, это же шоколадка… Так, ладно. Вообще-то положено говорить «спасибо». Разве мама не учила? Молчишь!.. Все ясно, я не понравился. Очень жаль…