Зеленый луч, 2017 № 01 - [7]

И тогда Он повернул назад. Сперва Он шел медленно, потом торопливо, потом побежал. Ему казалось, Он отошел от дома не так уж далеко — но вот Он все бежал и бежал, подгоняемый ветром, а впереди была все та же неестественно светлая под почти черным небом степь.

Потом Он проснулся. У соседей на кухне закипал чайник и противно свистел. За окном накрапывал мелкий противный дождик.

Жизнь шла своим чередом. Женщина, приходившая к нему иногда, приносила с собой запах не очень дорогих духов и бесконечные разговоры о мире за стенами, который он и сам хорошо знал, но не слишком любил. Она включала телевизор, и комната оглашалась голосами чужих и непонятных страстей. Она ставила на кухне чайник, и он так же противно свистел, закипая, как и соседский чайник, будивший Его ежедневно. Потом она оставалась до утра, и в такие ночи Ему редко что-нибудь снилось.

Стены, тоскливо окрашенные в мутный бурый цвет, окружали Его. Грязные окна выходили на пустынную дорогу, и больше ничего не было видно из них. Над головой поскрипывали под чьими-то шагами полы, и снова доносился звук льющейся где-то воды.

Он пошел вдоль длинного мрачного коридора, поднялся по шаткой деревянной лестнице наверх, снова спустился. Женский голос донесся из-за дверей:

— Это ты?

Она была где-то здесь, совсем рядом. Все, чего Он хотел — это найти Ее и увести с собой. Больше нельзя было оставаться в этом холодном умирающем доме.

Он отправился искать Ее, но пока Он шел, комнаты стали наполняться шумом и голосами. Люди ссорились, варили обед, стирали и мыли окна. Людей стало очень много, Он даже представлял, как они выглядят: в застиранных халатах и бесформенных спортивных трико, с утюгами и чайниками, сигаретами и вилками. Он не видел никого, но это было и не странно, ведь двери были закрыты. Он даже боялся, что двери откроются, и Его найдут — чужого, случайного человека, которому нечего делать здесь. Страх нарастал, Он уже прятался за выступы стен и ветхую громоздкую мебель. Ему казалось, что сейчас Его увидят, и это будет так унизительно, — Его поймают и выведут отсюда, словно воришку, и Она будет разочарованно наблюдать за Ним из окна…

Он выбрался во двор через покосившуюся облезлую дверь и выбежал на дорогу. В окне второго этажа опять мелькнул смутный силуэт, и Он успел подумать еще, что эта женщина — Другая…

Последние дни что-то мешало Ему жить. Он перестал назначать встречи, и дом его совсем опустел. Он говорил, что болен, и Он и в самом деле был болен. Жизнь текла своим чередом, Он ходил на работу и обратно, и ничего уже не чувствовал, кроме отчетливого недостатка чувств. Он ловил лица в толпе и думал, что эти лица слишком живые и слишком отчетливые. Он сам не знал, что ему нужно.

Постепенно приходило знание. Он уже помнил, что из окон той комнаты видна железнодорожная насыпь, и река протекает неподалеку, донося запахи воды и камышовых зарослей. Он даже был почти уверен, что это и не река даже, а оросительный канал, и что дорога в одном месте прерывается нешироким мостиком, и как-то Ему уже приходилось переходить этот мостик в одном из своих снов. Дом тоже приобретал более отчетливые формы: одна его сторона, выходившая на дорогу, была ярко освещена, ни одного деревца не росло там; другая, со двора, где находилась та самая дверь, в которую Он вышел тогда, спасаясь сам не зная от чего, была погружена в тень от низкорослых неопрятных вязов.

Что же это было? Случайное сочетание виденных когда-то и где-то картинок? Воспоминание?

Нет, Ему не казалось, что Он уже жил когда-то в этом доме. Даже допуская самые фантастические теории, существование генетической памяти или переселение душ, Он не мог найти никакой логической связи. Он не помнил себя в этом доме. Там жил кто-то другой. Кто-то, потерянный — потерянный кем? — в недоступно глубоких подвалах памяти? Чьей памяти?

Женщина была незнакома Ему. Она была незнакома Ему даже во сне, когда наше сознание так прихотливо и допускает многое. Она была не более чем отсветом, без определенных черт, Он не знал, какие у той женщины волосы или глаза. Но это не мешало Ему чувствовать ее, как чувствуют наши пальцы поверхности предметов, как даже с закрытыми глазами мы ощущаем замкнутость пространства вокруг нас, его объемы и заполненность воздухом и движением. Эта женщина не могла бы, наверное, воплотиться здесь, на земле, она принадлежала иному миру, и никакая человеческая логика никогда не смогла бы ни объяснить ее, ни изобразить.

Временами Он почти забывал о своих странных снах, и жизнь снова возвращалась в прежнюю колею — до той поры, пока не становилась обременительной и опустевшей. Внешне эти перемены почти не отражались на Нем, и его немногочисленные знакомые ни о чем не подозревали. Очередной энергетический спад, называемый депрессией или тоской. Иные спасались от этого в запое, но Ему-то незачем было уходить в отупение и пустоту. Потом Он снова возвращался в жизнь, и какая-нибудь женщина — прежняя или новая — ставила на его кухне чайник. Но одиночество было слишком дорого Ему, чтобы ее присутствие затягивалось надолго. Его считали закоренелым холостяком и не находили в этом ничего странного. Он тщательно оберегал свои тайны и сны.