Зеленый аквариум - [2]
I
ЗЕЛЕНЫЙ АКВАРИУМ
Стихотворения в прозе
ЗЕЛЕНЫЙ АКВАРИУМ
— Твои зубы — решетка из костей. За решеткой, в хрустальной камере, твои слова — в оковах. Помни совет старшего: те из них, что виновны[1], те, что отравили твой бокал ядовитым жемчугом, — выпускай на волю. Они — в благодарность за пощаду — будут созидать твое бессмертие. Но невинные, которые притворно заливаются трелью, точно соловьи над могилой, — их не щади. Вешай их, будь им палачом! Потому что они, едва вылетев изо рта или из-под пера, оборачиваются бесами. Пусть низвергнутся звезды, если я неправ! — —
Этот завет давным-давно оставил мне в еще живом, тогда родимом городе один старый холостяк — обшарпанный поэт с длинными космами на затылке, похожими на свежий березовый веник. Никто не знал ни имени его, ни происхождения. Мне было лишь известно, что он пишет по-арамейски рифмованные послания Богу, опускает их в красный почтовый ящик у Зеленого моста, а затем терпеливо прогуливается вдоль Вилии в почтительном ожидании небесного письмоносца с ответом.
— По словам ступай, как по минному полю: ложный шаг, неверное движение, и все слова, которые накопил за всю жизнь, разлетятся вместе с тобой.
Так нашептывала моя собственная тень, когда мы оба, ослепленные прожекторами на ветряках, тащились ночью через кровавое заминированное поле и каждый шаг был ставкой на жизнь или смерть и обдирал сердце, как гвоздь скрипку.
Но никто не предупреждал меня, что я должен остерегаться слов, одурманенных замогильным цветением мака. Поэтому я сделался рабом их воли. А их желаний я не могу постичь. Тем более тайну: любят они меня или ненавидят. Они ведут: в моем черепе войны, как термиты в пустыне. Их поле битвы лучится из моих глаз отсветом рубинов. И дети седеют от страха, когда я желаю им добрых сновидений…
Внезапно среди бела дня, когда я лежал в саду, а надо мною свесилась ветка с апельсинами (или это дети играют золотыми мыльными пузырями?), я ощутил движение в душе. Ого, мои слова собираются в дорогу… После одной из побед они, видимо, решили брать приступом крепости, которые никаким словам до того не были доступны. Чьи крепости? Людей? Ангелов? А может, звезд? Их фантазия, опьяненная замогильными цветами мака, взыграла.
Перед одним из таких слов, видимо — главным, раньше других засверкавшим в короне, где искрятся мои слезы, я пал на колени.
— Как же ты покидаешь меня, не пожелав здоровья, не сказав «до свиданья», ничего не сказав? Годами кочевали мы вместе, ты питалось моим временем, так прежде, чем мы расстанемся, прежде, чем ты отправишься завоевывать мир, — единственная просьба! Но обещай, что не откажешь…
— Хорошо. Обещаю. Но без длинных фраз. Ведь солнце наклонилось над голубой веткой и вот-вот упадет в бездну.
— Хочу видеть умерших!
— Странное желание… Ну, будь по-твоему. Мне мое слово дороже… Смотри!
Зеленый нож взрезал землю.
Стало зелено.
Зелено.
Зелено.
Зелень темных елей сквозь радугу;
зелень облаков с разлившейся желчью;
зелень замшелых камней под дождем;
зелень, что мелькает сквозь катящийся обруч семилетнего;
зелень капустных листьев в занозистой росе, до крови разъедающей пальцы;
зелень в первой проталине, вокруг голубого цветка;
зелень полумесяца, когда видишь его зелеными глазами из-под волны;
и торжественная зелень трав, окаймляющих могилу.
Зелень струится в зелень. Тело в тело. И вот уже земля превратилась в зеленый аквариум.
Ближе, ближе, к зеленому рою!
Я вглядываюсь: люди плавают здесь, как рыбы. Бессчетное множество фосфорических лиц. Юные. Старые. И юно-старые одновременно. Все, кого я видел на протяжении жизни и кого смерть наделила зеленым бытием, — все они плавают в зеленом аквариуме, в какой-то шелковой воздушной музыке.
Здесь живут мертвые!
Под ними реки, леса, города — исполинская рельефная карта, а над ними плывет солнце в облике огненного человека.
Я узнаю знакомых, друзей, соседей и снимаю перед ними шляпу:
— Доброе утро.
Они отвечают зелеными улыбками, как колодец отвечает камню зыбкими кругами.
Мои глаза взмахивают серебряными веслами, плывут-несутся между лицами. Шарят, ищут одно лицо.
Нашли, нашли! Вот оно — сон моего сна…
— Это я, дорогая, я, я. Морщины это лишь гнезда моей тоски.
Мои губы, набухшие кровью, тянутся к ее губам. Но, увы, натыкаются на стекло аквариума.
Ее губы тоже плывут к моим. Я чувствую дыхание горящего пунша. Стекло — холодный нож между нами.
— Я хочу прочитать тебе стихи, стихи о тебе, ты должна послушать!
— Наизусть я, любимый, знаю эти стихи, я сама дала тебе слова.
— Я хочу хоть один еще раз ощутить твое тело рядом!
— Ближе нельзя, стекло, стекло…
— Нет, преграда сейчас исчезнет, вот я расшибу головой зеленое стекло…
После двенадцатого удара раскололся аквариум.
Где губы, где голос?
А мертвые, мертвые, — они умерли?
Нет никого. Перед глазами — трава. А вверху — ветка с апельсинами, или это дети играют золотыми мыльными пузырями?..
ЖЕНЩИНА В СОЛОМЕННОЙ ШЛЯПЕ
В один из дней резни я сидел в сумрачной каморке и писал. Казалось, ангел поэзии доверился мне: «Выбор в твоих собственных руках. Если твоя песня воодушевит меня, я охраню тебя огненным мечом. Если нет — не взыщи. Моя совесть будет чиста».
