Да, хороший аппарат выдумали, ничего не скажешь, молодцы: уснешь, поспишь себе, а как проснешься — на пятерку знаешь и химию и все другое.
Свернул я за изгородь в проулочек к нашему дому и чуть не столкнулся с дядей Габо — соседом нашим бывшим.
— Ну как, поздравить — схватил двойку по химии?
Что мы сегодня химию сдавали, он от сыночка знает, это понятно: мы с Гурамом в одном классе. А как он про двойку проведал?
Стою и гляжу на него удивленно. И как не разинуть рот: вижу ведь, с виноградника возвращается — с мотыгой, усталый, грязный, сразу видно, целый день спины не разгибал. Откуда же знает, что я провалился? По радио ему сообщили? Насколько мне известно, пока ни радио, ни телевизоров в виноградниках нет, даже телефон туда еще не провели, всё думают, стоит ли…
— Ну как, окончил школу?
— Какое там, только-только в восьмой перебрался!
— А я думал — окончил!
— Кто тебе про двойку сказал?
— А чего было говорить? Сам знаю, с какого поля соломой набита голова твоя…
Ну что с таким говорить!..
Братец мой стоял на веранде. Значит, все, обрадовал уже наших. Я заскрежетал на него зубами и погрозил кулаком — знай, набью; а он как ни в чем не бывало снял очки, достал из кармана чистенький платок и принялся деловито протирать стекла… Несколько раз ведь предупредил — сначала я пойду домой! Как хочешь, говорит… Брат он мой, и все равно не пойму, из какого дерева его выточили: убей, не наденет неглаженой рубашки, к обеду не опоздает. Примерный, одним словом.
По лестнице на веранду не поднимался я, а крался. Прошел в боковую комнату, положил учебник на стол и тихо присел на кровать. Михо все стоял на веранде, смотрел многозначительно на меня, ухмылялся.
— Поди-ка сюда! — позвал меня отец.
Я встал, прошел в столовую, прислонился к стенке и уставился в пол.
— Садись, — велел отец, беря с пепельницы сигарету. — Садись и не вздумай оправдываться!
Я пододвинул себе стул, сел и замер молча. Отец тоже молчал, пока мама не поставила передо мной горячий суп.
— Может, помнишь, когда я предупреждал, что этим кончишь — останешься на второй год? — спросил отец.
— Каждый день.
Михо засмеялся.
Я есть хотел как волк. Умереть с горя — это еще понятно, но чтобы человек за накрытым столом с голоду ноги протянул — это уж слишком! Я против такой смерти, а потому потянул к себе за край хлеб-шоти[11] и стал крошить в суп, а сам от нетерпения слюнки глотал, словно кусок в горле застрял.
— Знаешь, что сказал Илья Чавчавадзе?[12] — Отец закурил.
— «Лес листвой покрылся…» — вспомнил я строчку из его стихотворения и запустил ложку в суп.
— Тронулся он! — всплеснула руками мама. — Завтра же повезу в город к психиатру!
— А сама не можешь осмотреть? — сострил Михо.
— Я же зубной врач, сынок! Может, и ты тронулся?
— Хватит вам глупости говорить! — Отец постучал пальцем по столу. — Слушай, Гио, — он повернулся ко мне, — вкусный суп?
Я молча кивнул: вкусно, мол. Рот у меня был набит, потому не смог ответить, не то простил бы он разве кивок…
— А ты, бездельник, все еще не уразумел, выходит, что пища без труда не добывается?
Я проглотил кусок и взглянул на него.
— Не есть больше? — и, положив ложку на тарелку, уставился на маму.
Заметно было — успела всплакнуть, пока я пришел, глаза были красные. Лишь бы маминых слез не видеть, пускай хоть весь мир ревет и вопит. Отец, конечно, никогда не плачет, мне его слез не доводилось видеть, и все равно: заплачь он, не расстроюсь так, как при виде маминых слез — прямо сердце сжимается. И будто назло мне, ищет повода, из-за пустяка плачет. Отцу, по-моему, надоело это, и он не обращает уже внимания.
— Дай ребенку спокойно поесть! — Лицо у мамы жалобно искривилось.
— Охо-хо! Не можешь не вступиться за свое чадо!
— Что ж, по-твоему, убить его? — Мама взяла платок и вышла в кухню.
Зато в комнату вошла бабушка, неся в переднике стручковую фасоль — принесла из огорода.
— Кто тебе двойку поставил, сынок? — спросила она, высыпая стручки на стол.
— Ты б еще прямо на хлеб выложила! — посоветовал ей отец.
— Что это ты меня учишь, где мне что выкладывать! — обиделась бабушка. — Так кто тебе двойку поставил?
— Химичка. — Я опять взялся за ложку.
— Кто такая, пропади она пропадом!
— Не здешняя, не знаешь ты ее, — объяснил Михо и засмеялся. — Она никого не щадит, только я ее не боюсь.
— На тебя-то я надеюсь, — сказал отец и ласково посмотрел на Михо. — Если б ты еще ел хорошо! Ну что ты поел? Называется, пообедал! Ты много читаешь, а на это силы нужны, здоровье. Умственное напряжение крепкого здоровья требует! Был бы ты здоровым и крепким, как Гио, ничего бы я больше не хотел!
— И чего придирается к тебе, окаянная, что ей от тебя надо? — не могла успокоиться бабушка.
— Твой внук и сам отлично знает, пускай объяснит тебе! — Отец поднялся из-за стола. — Ничего не знает ни по химии, ни по физике, ни по алгебре! Так при чем преподаватели? Двойка по химии меня не тревожит, и к преподавательнице претензий нет. Меня он беспокоит, злосчастный, что с ним будет дальше!
— Не расстраивайся, внучек, — стала утешать меня бабушка, — не принимай близко к сердцу! Твой блаженной памяти дедушка подписываться не умел, крестик ставил, а до самого Телави чтили и уважали его. Родной ты мой, звездочка моя ясная!..
