«Вот, барин американо, и засела во мне печаль неутоленная с тех пор….»
Перед его глазами пробежала красная полоска.
«Система энергетических лучей готова к бою».
Чудной американский барин печально понимающе кивнул головой.
«Скажи «харасмент» друг мой».
— Харасмент! — крикнул Аким.
Из елды, со скоростью молнии вылетел яркий, как солнце короткий луч и вдребезги разнес глинный горшок.
Конюх потерял дар речи от удивления.
«Вот же сила Господня, так я теперь могу и Царьград для царя-батюшки освободить от басурман!»
Он навел красный треугольник на пуховую подушку.
— Харасмент!
Выстрел и только перья по все избе полетели. Тут же прицелился и решил разнести сундук в углу, но прицел размылся и пропал.
— Это что еще такое?! — завопил Аким.
«Алкоголь в крови 0%»
— А понял!
Конюх опрокинул еще стакан самогона.
Снова появились красные черточки и соединились в красный треугольник, который навелся на сундук.
— Харасмент!
Но из елды плюхнулся на пол слабый заряд и прожег небольшую дырку в полу.
— Да чтоб тебя! Чего ваша американская чудо машина не работает.
«Необходимо снова зарядить», — невозмутимо сказал американский барин, затянулся большой цигаркой и выпустил струю дыма.
Аким снова подумал о Дуняшке и о барыне Лизавете Борисовне и такая обида его захлестнула, что выстрел после слова «харасмент» ахнул, как гром небесный. Луч разнес не только сундук, но и разбил половину стены за ним. С улицы раздался визг и вопли испуганных дровосеков. Забежал перепуганный Степанька. По избе летали перья из подушки, всюду черепки от горшков, щепки от сундука и по краю огромной дыры в стене дымился обугленный край.
— Да что же вы, батюшка, такое творите?! — испуганно закричал он.
Аким виновато засунул пальцем елду обратно в медвежью пасть.
Над чудным американским барином появилась надпись «Свернуть помощника?».
«Ты мне, американо, вот что скажи?», — с досадой спросил Аким, — «ну почему мне все время, чтобы чего-то достичь надо то палец в жопу совать, то в лоб себя бить, то глаза косить, то чтобы силушку руке дать надо рукоблудить, то из елды громом и молнией стрелять? Ну, вот за что мне такое?»
«Загадочная душа твоя, Аким».
Американец развел руками и исчез.
Аким уложил провизию в котомку и закинул за плечи. Сразу же появилось сообщение перед глазами.
«Увеличить объем котомки? 100 очков».
Конюх почесал затылок.
«Господь с тобою, давай раздай котомочку, авось пригодится», — кивнул он.
Сопровождаемый дровосеком Степанькой Аким вышел на улицу, поправил не плече увесистую котомку с едой, перекинул на плечо гитарную рогатину. Повернулся к нареченной им деревне Радужное, широко перекрестился, сделал три глубоких поклона, а потом сначала скосил глаза на нос, потом стукнул себя изо всех по лбу, закрыл глаз рукой, сунул палец другой руки себе в жопу и исчез, оставив таращащегося в ночную тьму дровосека Степаньку.
Конюх бежал почти до рассвета, пока система не предупредила его, что надо отдохнуть и ввести в организм животные белки. Аким давно уже догадался, что никакие это не белки, а так глупые баре называют еду. Усевшись под деревом на обочине дороги и прислонив у дерева свою гитарную рогатину, конюх раскрыл котомку, собранную ему в Радужном и начал выкладывать на чистую тряпицу еду. Внезапно возле ноги у него замяукал котенок. Он терся об его ногу, обвиваясь веревкой — выпрашивал еду.
— О, котейка. Откуда ж ты тут взялся ласкучий мой? Ходь сюда сердешный, я тебя покормлю, да обогрею.
— Что ж ты, добрый молодец, животинку кормишь, а со мной не поделишься? — услышал Аким позади себя насмешливый голос.
— Так садись, добрый человек, отведай, еды чего Бог послал. Тут хватит и на котейку, и на доброго человека.
— А ты почем знаешь, что я добрый человек?
Подсел к конюху молодой еще парень, высокий, русоволосый, с кудрявой бородой. Аким смерил его взглядом. Видно, что силушкой не обделен детина. Руки сильные, хваткие. Глаза быстрые, намётанные. Походка кошачья, тихая. Из-за голенища торчит рукоять ножа.
«Тать, как пить дать, тать!», — пронеслось в голове у Акима.
Он протянул собеседнику хлеб, мясо, сало и лук. Тот медленно, задумчиво огладил бороду и вежливо принял еду. Откусил немного пожевал и хитро посмотрел на Акима. От его взгляда аж душа на вылет пошла, такой он пронзительный был.
— Куда путь держишь, добрый молодец? — спросил парень.
Аким почему-то решил сказать ему всю правду. Тать он и помещику недруг, а раз так, то и мне приятель, решил конюх.
— Конюх я бывший барский. Вот бежал от него, засечь он меня хотел до смерти. К старцу Иннокентию-столпнику.
Парень усмехнулся и ослабил свой взгляд.
— Конюх говоришь, брат?
— Он самый! — кивнул Аким.
— Какая ж нужда у тебя к старцу? Слышал я, он в последнее время чужих особо не привечает.
— Нужда у меня к нему великая — надо, чтобы он дал мне благословение на борьбу с моим барином окаянным, который, обуяемый сатаной, вместе с подельниками своими мерзопакостными, друзей моих хочет поесть, которые в погребе томятся.
— То дело доброе, — одобряюще кивнул парень, — помещик, он как черт гибель вокруг себя сеет. На такое, мыслится мне, старец даст благословение.
