— А ты его видел, старца-то?
— Нет, я его сам не видел. Но странники говорят, он на столбе уже почитай, как два десятку лет сидит. Питается водицей дождевой да семенами что птицы ему божьи твари приносят, да ветра плоды какие засохшие приносят. Такой обет он на себя взял перед ликом Божьей Матери. От питания такого у него дерьмо целительной силой обладает. Все кто нему подходит он видит насквозь. Если кто со злом в душе или скверной, какой на сердце он ему петухом кричит, дескать, уйди с нечистым отсюда. И квохчет пока тот не уйдет. А тот, кто и вправду ищет благодати и очищения он тому кусок своего дерьмеца кидает. Приложишь его к местцу болящему и все недуги и омороки говорят, проходят. Да и слова он знает, странники говорят от слов его на человека благодать сходит. Так что иди туда он даст тебе свое благословение.
— А ты кто таков будешь? — спросил Аким.
— Жил я когда-то в местах этих. Давно я не был здесь. Все по свету брожу. Место у меня здесь есть потаенное. Сердце меня позвало, рана у меня на нем кровоточащая. Поклониться суженой своей нужно, память ее горькую почтить. Барин мою невесту со свету свел, да я ему отплатил сполна — Гаврилу ему верёвочного и его жене упырихе на шею накинул, да на дубочек подвесил. Теперь они оба на том свете говно с лопаты у нечистого едят[1]. Ну а я теперича здесь вот, в лесочке, с друзьями остановился. Почту память любви своей безвременно ушедшей и обратно за Урал-батюшку пойдем людишек торговых теребить да щекотать кистенем. Брат ты мне, так что ты не бойся, лес наш для тебя совсем безопасный и помощь ты здесь получишь в любом случае.
Из лесу раздался свист. Да такой, что мороз по коже. Он встал.
— А за хлеб-соль спасибо мил человек.
Парень подхватил котенка.
— Пойдем, товарищи нас уж заждались. Ну, бывай брат Аким. Даст Бог свидимся.
— А зовут-то тебя, как?— спросил Аким.
— Васькой Черным меня кличут. А это мой товарищ, — он посадил на плечо черного котенка, — Васька Белый. Будет нужда, какая конюх Аким ты позови меня «Зову Ваську Белого, а приди Васька Черный».
Он махнул рукой и исчез в темном лесу.
[1] Проницательный читатель, конечно же, догадался, что судьба свела нашего героя с Василием, о судьбе которого поведано в первой главе. Бывают же в жизни совпадения!!!
Глава 6, в которой наш герой встречается со старцем-читером, переживает душевный подъем и жестокое разочарование
Двигаться по карте оказалось не так уж и просто. От того, что постоянно приходилось косить глаза, они жутко разболелись и начали слезиться. Аким уже пару раз налетал на деревья. Да и от периодического битья себя по лбу настроение не повышалось. На лбу уже вскочила шишка и сильно саднила. Пару раз, решив передохнуть, он не вызывал компас и карту, ошибся с направлением и так промахал пару десятков верст мимо.
Залетел со всего маху в какую-то деревню, чем перепугал местных крестьян. Но, правда, там чутка передохнул, поел и поспал, а потом побежал дальше. Крестьяне еще долго крестили дорогу вслед ему и качали головой, недоумевая, кто же это такой чудной мужик, в меховых штанах с пастью медведя на срамном месте, который быстро бегает, держа палец в заднице, скосив глаза и ударяя себя по лбу, и при этом еще закрывая другой глаз ладонью. Рука у него одна больше другой. А силища в ней какая недюжая. Вон мост у них через речку завалился, прямо бяда. А он немного порукоблудил и одной рукой его поправил. Это же где видано, что мост весом более полутора тысяч пудов одной рукой можно поднять. Богатырь, не иначе! Но вот меч-кладенец у него отсутствует. Значит не богатырь. Да и балалайка у него чудная: вроде, как со струнами, а на рогатину похожа. Но и она все же помощь мужику идет. Они с обмолотом зерна все никак не успевали, а он трынькнул струнами на своей балалайке рогатой и все зерно опало с колосьев начисто. Все крестьянину помощь нежданная, чудесная. Да и слова он странные, непонятные говорит. Про то, что на бар войной собрался, букавы зеленные видит, образы барина лохматого. Не иначе, как юродивый али блаженный какой, решили они. Послали они ему вслед искреннее благословение за помощь бескорыстную и разошлись по домам — теперь будет что зимой обсуждать, вспоминать, да былины складывать.
Наконец, Аким, страдая от натирающего задницу пальца, шишки на лбу и косящих до слез глаз добрался до места, где должен на столбу жить старец-читер Иннокентий. Но он с удивлением уставился на добрую хибару.
— Эй! Люди добрые, есть кто здесь? Мне бы к старцу-читеру Иннокентию.
Аким долго звал его, в какой-то момент он уже начал думать, что старец его не дождался. И может уже помер. Но тут в хибаре что-то затарахтело, раздался веселый женский смех, квохчущий звук, словно петух на курицу влезал и оттуда выбрался пухлощекий мужичок с бритой, надушенной заморскими ароматами бородой. Одет он был с шиком — синие в полоску холщевые штаны и исподняя красная шелковая рубаха с нарисованной на ней образом какого-то святого. От мужика сильно пахло колбасой и пивом.
— Чяво хотел? Сигодни не подаю. Занят я.
— А где же столпник Иннокентий?
— Тьфу, опять забыл, образ соблюсти, — сплюнул мужичок, — а ну, ку-ка-реку-у, чик чирик, дик пик, жик бжик, глянь-ка, что там творится, — Аким посмотрел в сторону, куда показывал мужичок, а когда, ничего не увидев, повернулся назад, то увидел сухонького старичка с длинной, до колен, бородой, одетого в черную заношенную до дыр рясу.
