Зеленая стрела удачи - [31]

Коля, плечом поддав в белую дверь, вошел в офицерскую палату. «Никак здеся, а?» — спросил, щурясь. Следом за ним еле поспевала начальница над сестрами милосердия. «Ну, куда же вы... Куда? Вам же русским языком!»

— Земляк! — заорал он. — А я тебя, Петруша, почитай, ищу по всему городу! Да отстаньте вы, мадам, сродственник он мой, вам же сказано! Живой! Живой, господи... Пардон, господа, пардон...

Коля сразу взялся за дело. Пошел к самому главному доктору. Привратнику сунул полтинник. Подавись, крыса! Кастеляну — двугривенный. На, держи! Той самой начальнице над сестрами попробовал положить в кармашек трешницу. Пожалте, кобыла старая, нам не жалко. Начальница обиделась до обморока. «Ах, что вы... Ах, что вы...» Но Коля не растерялся, продолжал шуметь, врал, что они с Кузяевым двоюродные братья и добился-таки своего. Сразу после обеда старик служитель принес одежду.

Николай помог одеться, сбегал в кладовую за рундучком и по широкой каменной лестнице под руку вывел Кузяева к подъезду, где стояли легкие санки, и кучер в архалуке, отороченном лисьим мехом, мерз, подобрав вожжи.

Уселись, запахнули медвежью полость.

— На Якиманку, — приказал Николай. — Пошел, давай!

— Куда едем-то?

— А к дяде. Дяденька тут у меня объявился. Из всех Алабиных самый Алабин. Георгий Николаевич — первой гильдии купец!

— А ты?

— А я? При его особе ныне состою для поручений, — важно сказал Николай и спрятал лицо в бобровый воротник.

10

Или вот еще история. Сугубо автомобильная. Специально для этой книги. Ее можно пропустить, а можно и прочитать для общей автомобильной подготовки.

Был у меня один знакомый. Наглец и хвастун. Я его не уважал и не ждал от него ничего путного и терялся при встречах с ним, испытывая непонятное чувство тревоги. Но однажды настал такой день, когда многое переменилось.

Как-то въезжая на площадь Маяковского и намереваясь сделать левый поворот на стрелку, чтоб ехать по Садовой, мой коллега зазевался. Рассказывал он что-то сидевшей рядом спутнице или просто отвлекся — неизвестно. В последний момент он попытался взять руля влево и, нажав на все педали, чего делать не надо, передним бампером ударил мирно стоявший впереди новенький «жигуленок», еще без номеров.

Над площадью в жарком чаду шарахнул упругий и совершенно неповторимый звук двух соударяющихся автомобилей. На асфальт посыпались красные и желтые осколки заднего фонаря. Идущие слева и справа машины сбавили ход. Водители завертели головами. Из пострадавшего «жигуленка» выскочил танковый полковник, мужчина высокого роста, совершенно обезумевший от неожиданности. Коллега понял, что дела плохи.

Он открыл дверцу. Он встал на непослушные ноги. Асфальт был мягким. Он стоял в самом центре площади. И в самом центре внимания. На него смотрели. Откуда-то уже подходил регулировщик, на его запястье болтался полосатый, черный с белым, жезл. Ну? — глазами промолвил полковник, у него еще не было слов. Ну? И тогда мой коллега открылся в совершенно неожиданном свете. Он развел руками и сказал:

— Какое счастье, товарищ полковник, что вы не на танке!

И речь идет не просто о самообладании или о какой-то натренированной автомобильной находчивости. Это шире. Это — об отношении к жизни и к разным жизненным ценностям. Всякое случается на дорогах.

11

Сани подкатили к железной ограде, за которой сквозь заснеженные деревья виднелся высокий дом с освещенным зеркальным крыльцом. От ворот к дому вела расчищенная дорожка, усаженная елками.

Из дворницкой на растоптанных ногах выскочил сторож, начал отпирать ворота. Загремел железом. «Давай, шевелись, — торопил Николай и дергал, дергал рукой в перчатке. — Давай...»

Мягко подкатили к крыльцу, и Кузяев понял, что в этом большом доме его ждут. Появились какие-то люди, без слов подхватили на руки и, тяжело дыша, понесли по лестнице наверх. Там в чистой комнате с круглой железной печью в углу его положили на кровать, на тумбочке подле зажгли электрический ночник. Смеркалось.

Появился доктор. Маленький, худенький человечек с черной бородкой клинышком, в золотом пенсне на шнурочке. Доктора звали Василий Васильевич.

— Вот так-так, — сказал он и посмотрел по-птичьи боком, — вот так-так...

Маленький доктор двигался рывками и говорил басом. Он потер руки и приступил к осмотру. «Лежите смирно, мой герой, дышите ровно...» Николай стоял в дверях.

— Через месяц-другой будешь здоров, — заключил доктор.

— Крепкий у нас народ! — крякнул Николай.

— И не говорите! Сутки на пробковом круге пробарахтаться в море — это следует суметь!

Доктор выписал лекарства и велел пить настойку из десяти трав, которую принесла хозяйка дома Надежда Африкановна, тихая женщина, жена того неведомого Георгия Николаевича, из всех Алабиных самого Алабина.

Хозяйка дрожащей рукой перекрестила Кузяева и ушла следом за доктором, а Коля, усевшись напротив на венский стул, начал рассказывать необычную историю своего знакомства со знаменитым дядей.

Вернувшись с Дальнего Востока, он остановился в Москве, накупил гостинцев для отца, для сестры и всех родственников, никого вроде не забыл, и в последний день перед отъездом в Тарутино двигался по улице Якиманке, держа курс к Москва-реке. На Кремль ему захотелось посмотреть.