Зеленая ночь - [7]

Вчера Гарибу хотелось реветь, кричать, слезы душили его. Сейчас он ощущал только грусть, в душе было покойно и ясно.

Гариб лег на спину, сцепив над головой пальцы. Солнце еще не вылезло из-за камышей, воздух был легкий, прозрачный. Высокое небо словно затянуто голубым шелком. Гариб наслаждался. Глаза отдыхали от опостылевших досок потолка. Справа налево, слева направо… Двадцать две доски. Как раз столько, сколько ему лет. Ему двадцать два, Гюльсум двадцать. Хотел бы он, чтоб тут, в этой тишине, в этой безлюдной степи вдруг оказалась Гюльсум?.. Два месяца, лежа на спине, он смотрел на нее, как на потолок, — снизу вверх. Ни разу не поговорили по душам. А что бы он ей сказал? Гариб вдруг понял, что ему нечего сказать девушке, пусто у него в сердце. Окажись Гюльсум здесь, рядом, он держал бы ее нежную руку, любовался бы золотистыми волосами. Конечно, любовался бы, она красивая. Но говорить с ней? О чем? Начнет рассказывать индийские фильмы… Слушаешь — и засыпаешь.

Совсем рядом чирикнула какая-то птица. Гариб вгляделся, но ничего не увидел. Немного погодя послышался звук, похожий на кудахтанье…

Он встал и, прислушиваясь к этим странным, незнакомым звукам, пошел по тропе к камышам. Он шел по влажной, оседающей под ногами земле. Наконец тропа стала совсем узкой и вдруг оборвалась, уйдя в бесконечную, бескрайнюю голубизну. Гариб замер. Казалось, часть неба, отломившись, упала в камыши, стала озером, и высокий камыш, обступив озеро со всех сторон, держит его, как на огромной ладони, охраняя от бед и напастей.

Бескрайняя гладь озера, усыпанная сверкающими монетками бликов, играла и переливалась под солнцем. От легкого движения ветра монетки то дробились, мельчась, то сливались в более крупные.

Неподалеку от берега виднелись небольшие островки. Там, в редких камышах, муравьями кишели птицы — белые, желтые, зеленые, рябенькие, с хохолками и без хохолков…

Присев на корточки, Гариб с детским любопытством разглядывал птиц. Утята сердито толкали друг друга желтыми плоскими клювиками. Коротконогий белый гусь, чем-то, видимо, недовольный, тяжело взмахивал крыльями. Длинноносые выпи, круто изогнув долгие шеи, дремали, стоя на тонких как палки ногах. Две лысухи не переставая клевались.

— Эй, вы! Не драться! — Гариб схватил комок сухой травы и швырнул в лысух. — Нашли что — делите поровну!

Лысухи угомонились. Гариб, довольный, потер руки и поднялся. «Интересно, чем они кормятся?»

Пройдя камышами, Гариб не пошел по тропинке, а свернул налево. Обогнул заросли тамариска и прямо перед собой увидел сперва сторожевую вышку, потом деревянный домик.

За вышкой торчали из земли несколько саженцев шелковицы. Кругом полно было мусора: птичьи перья, шелуха лука, кости, гнилые помидоры, обрывки бумаги, корки… Над застарелой кучей отбросов жужжали большие зеленые мухи.

Вместо ступенек положены были один на другой два каменных «кубика».

Гариб отворил дверь. В сторожке никого не было, но дверь оказалась незапертой, и Гариб понял, что Серхан и Адыширин где-нибудь тут, поблизости.

Сторожка разделена была на две половины. В одной, полутемной, видимо, помещался склад. Один на другом стояли полные доверху мешки. Чуть в стороне большой бидон для воды. Примус, закопченный медный чайник, высокие резиновые сапоги, лопата, топор, веревка… Поломанные стулья.

В светлой комнате, ближе к окну, стояли две старых железных кровати. Грязные, невесть когда стиранные чехлы на матрацах все были в пятнах. На столе, втиснутом меж кроватями, закопченная керосиновая лампа, посуда… В изголовье кроватей висела старая одежда. Стены увешаны были вырезанными из журналов фотографиями девушек, деревянный пол покрыт был слоем грязи, грязь высохла, побелела, при ходьбе подымалась пыль.

Гарибу захотелось скорей уйти. Туда, в птичий мир, веселый, шумный и пестрый. Он вышел из сторожки и той же тропкой, меж камышами, направился к озеру. Странный звук заставил его остановиться. Там, где тропинка сворачивала, стоял мотоцикл с коляской. Мужчина в серой рубашке, присев на корточки, соскребал грязь с сапог. Услышав шаги, человек вздрогнул и обернулся. Гариб сразу узнал его. Мужчина в серой рубашке был Шаммед, «Шаммед-Лиса», как все, от мала до велика, звали его в районе. Сейчас он, бедняга, совсем не похож был на лису — стоял и растерянно улыбался. Не разобрав поначалу, кто этот человек, словно джинн возникший из камышей, Шаммед-Лиса прижал к груди руку и благочестиво произнес:

— Спаси господи!

Потом вгляделся, и смущенная улыбка соскользнула с его губ.

— Гариб, ты? — Маленькие глазки изумленно вперились в Гариба. — А говорили, при смерти! — Шаммед хмыкнул. — Ну и напугал ты меня! — Он подошел поближе и остановился, беззастенчиво разглядывая Гариба. — На кого же ты похож, а! Беременная баба увидит ночью — скинет!

Но Гариб не слушал его, Шаммед-Лиса это видел; глаза Гариба — казалось, единственное, в чем теплилась его жизнь, — не отрывались от коляски мотоцикла. Сиденье было прикрыто пустым залатанным мешком.

Чего он уставился? Шаммед подошел к мотоциклу и плотнее прикрыл сиденье, со всех сторон подоткнув мешок. Потом взял прислоненную к рулю двустволку и тоже сунул под мешок.