Зеленая ночь - [60]

«Дорогие, незабвенные мои друзья!..» Дальше тост не получался. Нет, все-таки это непорядок, Малик должен был «закрывать собрание», знают же, Джебраил не умеет произносить тосты. Ни разу в жизни тамадой не был.

Он со вздохом поглядел по сторонам, словно ища помощи, и увидел, что официант и буфетчик, облокотившись на стойку, не отрывают от него обалдело-испуганных глаз. Они недоуменно разглядывали его старомодный, но совершенно новый костюм, его длинное лицо с лиловыми мешками под глазами, поношенную кепку, из-под которой выглядывают седые завитки, и думали, что старик этот конечно же сумасшедший и как бы не влипнуть в историю.

Джебраил снова приподнял бокал. Не получится у него торжественной речи, не сумеет он высказать друзьям все, что за многие годы накопилось в сердце, ну да ничего, люди свои, простят. Ничего, Джебраил, скажи, как умеешь, тут все свои…

«Ну что ж, ребята… — не отрывая глаз от бокала, Джебраил внимательно разглядывал снующие в вине пузырьки воздуха. — Сегодня двадцать второе октября тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Жизнь продолжается… Все идет своим путем, как от века положено, одни уходят, другие приходят… Так-то оно так, а все-таки плохо мне без вас, тоскливо, ребята… Пусто… А так что ж… и Рейхан, слава богу, жива, и сын хороший, и внучка… И пенсия нормальная. Только вот с грудью плоховато, иной раз так ночью начнет резать, ну, думаешь, все, каюк тебе, Ягненок! А Рейхан ногами мается, когда непогода. Сегодня, слава богу, вон как солнечно, не будут у нее ноги ныть. В такую погоду жить да радоваться. А вас нет… Не видите вы этого ясного дня… Ну что ж, ваши внуки живут, растут ваши побеги. Только Джафар, бедняга, юным ушел на тот свет, не осталось на земле его побегов. Героем погиб наш Джафар! А мы не были героями, жили, трудились как могли и умерли без шумихи, спокойно. Но жизнь мы прожили не впустую, не зря мы топтали с вами землю…»

Чувствуя на себе взгляды многих людей, Джебраил поднял голову. Зрителей было уже четверо. Толстая женщина в грязном белом халате и высокий старик в белой куртке стояли рядом с парнями, их, видно, специально позвали из кухни — полюбоваться. Они стояли, сбившись в темную группу, и не шевелились, словно фотографировались на память.

Джебраил взглянул на свой бокал. Пузырьки уже не бегали, пена осела. Бокал дрожал в руке, и Джебраил никак не мог справиться с проклятой дрожью.

«Ну, пора трогаться, Что ж, ребята, я, пожалуй, пойду. Не знаю уж, как получится, но, думаю, свидимся еще… До встречи!»

Он коснулся своим бокалом стоявших кружком бокалов. Выпил свой. В груди, под костью, защемило, заныло, потом боль захватила всю грудь, и Джафар начал кашлять. Кашлял он долго, мучительно, задыхаясь, как ребенок при коклюше, казалось, сейчас выкашляет, выдерет себе все нутро. Перед глазами прыгали искрящиеся точки, и сквозь мерцание этих точек он различил, что у стойки уже человек семь-восемь — видимо, весь штат кафе.

Наконец отпустило. Джафар поднялся, надел плащ. Зачем-то пересчитал оставшиеся на столе бокалы: «Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять…»

Взял сумку с пакетиками, искоса поглядел на толпящихся у стойки людей и вышел из кафе…

Вокруг было так ясно, так светло!.. А теплынь!.. Он даже не помнил в конце октября такого ясного, теплого дня. Не останавливаясь, Джебраил одной рукой развязал галстук, сунул в карман плаща, снял плащ, взял его на руку. И зашагал быстрее: проголодался, да и Рейхан наверняка уж беспокоится. Стоит у окна и поглядывает на улицу.

Перевод Т. Калякиной.

ДЕДУШКА-ДУБ

Вот уже двадцать лет работает Багир объездчиком в лесу, зеленой полосой протянувшемся вдоль Куры. Сторожка его стоит шагах в тридцати от громадного вековечного дуба, и по ночам Багир слышит, как постанывает могучий старик.

Под тенью старого дуба Багир и ел, и отдыхал, а в душные летние ночи и спал тут же на деревянном топчане под мощным сводом ветвей. И думается Багиру, что дуб этот древен, как мир, и так же, как мир, вечен. Иногда ему кажется даже, что, кроме этого старого богатыря, нет в лесу ни одного стоящего дерева и все эти двадцать лет он только его и охраняет. Может, тыщу, может, мильон раз прислонялся Багир спиной к корявому, потрескавшемуся стволу, а вот на крону его как-то не глядел, не приходилось. Да нет, глядел, но только никогда не видел того, что довелось вдруг увидеть в это летнее утро.

Утро было как утро: как всегда, неспешно поднялось солнце, медленно, но неотвратимо надвигалась духота, и, как всегда по утрам, Багир собирал в огороде огурцы и помидоры. Наполнив два ящика, он распрямился и, как всегда, взявшись руками за поясницу, перевел дух. Взглянул на голубое небо, на ярко-красное солнце, и ему, как всегда, показалось, что вылезает оно из-под деревьев на краю леса. Потом взгляд Багира скользнул по кроне дуба, и он замер: «Сохнет!..» Багир вгляделся: нет, ветка не надломлена, цела ветка, а листья все до единого желтые. Среди пышной, яркой зелени листьев эта небольшая ржавая веточка торчала, словно взятая с другого дерева и нарочно воткнутая сюда. Багир долго не отрывал от нее взгляда. «Ты что ж это, Дед, помирать собрался? И думать не моги! Уж если ты покачнешься да рухнешь, на что ж тогда в этом мире опереться?»