Внедорожник Хольвина волку не понравился.
Волк ходил вокруг, обнюхивался, хмуро посматривал на утренних прохожих, встряхивался — и вовсе не торопился запрыгивать в салон. Хольвин сидел за рулем и ждал, пока волк немного освоится, а у того это неважно получалось. Волк забрался внутрь и встал на колени на сидение минут через семь после того, как Хольвин его позвал — не раньше.
— Садись, боец, — сказал Хольвин, поворачивая ключ зажигания. — Дверцу захлопни как следует.
Волк покосился на дверцу. Открыл. Хлопнул. Устроился на сидении, поджавшись, как пес.
— Нет, дорогой, — сказал Хольвин. — Сядь как человек, пожалуйста. И пристегнись, а то ушибешься, если тряхнет.
Волк вытянул ноги вниз, вздохнул.
— Воняет, — сказал он мрачно. — Все машины воняют.
— Это с непривычки, — улыбнулся Хольвин. Машина набирала скорость. — Щенки сперва тоже чихают и нервничают, а потом привыкают. Многим даже начинает нравиться, представляешь?
Волк позволил пристегнуть себя привязным ремнем, но это явно его не восхитило.
— Только псам и может нравиться, — проворчал он. — Сидишь, как на поводке… — но совершенно против воли с любопытством посмотрел вперед. Как всех псовых, его завораживало ощущение быстрого движения. — Мы скоро доедем до леса? — спросил несколько рассеянно, из-за того же могучего гипноза дороги.
— Не очень скоро, — сказал Хольвин. — Ты говоришь, вы встретили этих уродов около лесопарка? В Уютном?
— Примерно. Мы разделились на берегу озера. Около Уютного зайцев много, они туда ходят яблони обдирать… иногда и лоси попадаются…
— И коровы, — подхватил Хольвин в тон. — А?
— Да ну, — волк пренебрежительно сморщился. — Не связываемся. Раз весной отследили одну — ну голодуха была, не сказать — так Меченый получил дробью в бок. Спасибо за такое угощение… хотя коровы вкусные, если честно.
Не умеют псы врать, подумал Хольвин нежно. Ни домашние собаки, ни волки, ни гиены. Ну не умеют — все у них на морде написано. Великий кодекс собачьей чести — Закон Стаи. Все так просто. Ребята хотели есть после тяжелой зимы и длинного перехода, напали на корову, один из бойцов был серьезно ранен. Непосредственные бандюги.
Если бы человеческие уголовники были такие — только с голоду, только — блюдя Закон… А Закон запрещает убийство себе подобных, запрещает убивать в человечьем обличье, запрещает нападать без предупреждения… Закон запрещал бы подличать и лгать, если бы псам это вообще было зачем-нибудь нужно. Эх…
— Только тогда мы ловили зайцев, — продолжал волк. — Там сейчас полно. Проще, чем лося завалить. Лоси сейчас чокнутые, у них гон… их хорошо отслеживать зимой — они иногда на лед попадают, и хана. Копыта разъезжаются — подходи и добивай…
— Значит, едем к Уютному. Довольно далеко… А волчат в Стае много?
— Совсем маленьких — двое. А подростков было пятеро. Только Цуцика пристрелили вместе с большими… так что теперь, наверное, четверо…
— Большая была Стая?
— Взрослых — десять. Охотиться хватало, не жаловались… как теперь будем, не знаю. Мышей копать будем, не иначе…
— Ничего, боец. Что-нибудь придумается.
Волк усмехнулся.
— Собачьи галеты?
Примерно, подумал Хольвин. Лучше, чем ничего. Но вслух сказал:
— Там видно будет.
Проехали развязку. Фонари, окружающие шоссе, как-то сами собой иссякли вместе с разметкой и светофорами — начиналась настоящая пригородная трасса. Поток машин поредел; только грузовые фуры междугородних перевозок и рейсовые автобусы попадались навстречу, а легковые автомобили почти пропали.
Сразу ясно, что уже наступила настоящая осень. Летом на этом шоссе машин полно — горожане ездят на дачи, к себе в садоводства. Общаться с природой, так сказать. Лес отступает и отступает; стоит людям где-нибудь обосноваться, как существа, обитавшие на этой земле прежде, немедленно начинают отступать вместе с лесом. Сперва вместе с крупными зверями, способными оборачиваться, пропадает вся лесная неописуемая учеными паранормальщина, уходят Хранители; потом перебирается подальше от человеческого жилья и мелкая живность: белки и зайцы, ежи, мыши… птицы перестают гнездиться. А обыватели, входя в мертвую зону, между оцепенелых сонных деревьев, обитаемую только ничем не смущаемыми нахальными полевками, воробьями и насекомыми — в убитый лес, похожий на неряшливый парк — блаженно вздыхают и закатывают глаза: «О, природа!»
Природа, природа… На что только душа мира не идет, чтобы убедить людей пощадить ее и себя заодно! Двоесущные — последняя попытка. В античных трудах, припоминал Хольвин, звери, умеющие говорить или оборачиваться, описываются, как диковина, как опасная и странная редкость. Отношение, положим, за последнюю пару тысяч лет ни на йоту не изменилось, зато меняться учится все больше и больше крупных видов млекопитающих. Двоесущные псы, похоже, уже более тысячи лет встречались среди друзей и партнеров человека, хищники освоили трансформ раньше — а вот о травоядных с двойной душой заговорили только в Средние века. Теперь крупные хищные дикие млекопитающие перекидываются едва ли не поголовно, организовав подобия собственных культур; им уподобляются и северные копытные. Газеты иногда сообщают сенсационные новости о перекидывающихся пресмыкающихся и рептилиях: «Крокодил-убийца заговорил!» — но если это звучит полным бредом, то двоесущные дельфины и морские котики фигурировали уже в отчетах Лиги.
