Зеленая брама - [7]

Между Якутией и Украиной, между Верхневилюйском и Подвысоким, между двумя беззаветными воинами, став­шими учителями, как между двумя полюсами, возникло магнитное поле дружбы, взаимодействия и, наверное, взаимообогащения. С 1963 года Фартушняк, его сотоварищи-педагоги и их ученики собирали материалы по истории села от древних времен, а с 1969 года к этому прибавилось восстановление картины отгремевшей здесь битвы в относи­тельно недавнее время — в августе сорок первого года. Перед глазами родившихся позже из-за туманной за­весы лет стала явственно проступать одна из невоспетых, необъясненных страниц истории Великой Отечественной войны.

Я приехал в Подвысокое, рассчитывая погостить там всего один день. Завтра уеду в Новоархангельск, в Новоукраинку и, может быть, никогда уже не вернусь на место своей несостоявшейся гибели. Пионеры Подвысокого будут по-прежнему писать мне по праздникам. Я постараюсь во­время поздравлять их... Но утолю ли я таким образом жгу­чую жажду узнать все, что еще можно узнать о происходив­шем на этих землях со мной и с моими боевыми товарищами летом 1941 года?

Или я обязан отныне объединиться с кровными своими земляками, с теми, кто родился позже, и искать, искать, чтобы поведать людям о суровом сражении?

Ночные раздумья в Подвысоком

Меня поставили на квартиру в семью старого учителя-пенсионера по фамилии Выхристюк. Учитель и его жена-фельдшерица всю жизнь трудились здесь, вырастили детей, теперь живут вдвоем. Они радушно предоставили мне одну из комнат, куда Дмитрий Иванович Фартушняк вместе с товарищем по работе, Григорием Куприяновичем Симонен­ко (одному не под силу было!), принесли объемистые папки с интересующими меня материалами народного музея.

Заслуженный учитель УССР Григорий Куприянович Симоненко, секретарь парторганизации школы,— человек немногословный, тихий, с приветливым лицом. Глядя в его глаза, никогда не представишь себе, сколько горя они видели...

В 1943 году Григория — тогда еще подростка — угнали в Германию.

Бежал. Его поймали, он стал не просто острабочим, но политическим преступником, узником Освенцима, а за­тем и Дахау. Новый побег (уже победной весной)... Бег­леца, скрученного брюшным тифом, нашли в лесу амери­канцы. По выздоровлении он вернулся на родину...

Ни Фартушняк, ни Симоненко не были свидетелями местных событий, по которым теперь, как по кругам ада, ведут своих учеников. Но собственные жестокие судьбы дали им ключ к этим, окованным шипами, оплетенным колючей проволокой воротам истории.

Время за полночь. Мои хозяева отдыхают, учителя разошлись по домам, а я сижу, разложив на обеденном столе карты, схемы, книги военных мемуаров, пачки писем.

Наверное, уснуть не удастся. Мне предоставлена воз­можность — в который уже раз! — но впервые вот здесь, в Подвысоком, восстановить в памяти события 1941 года, проверить на местности, уточнить, подкрепить собствен­ные, наверное слишком субъективные, воспоминания све­дениями из позднейших источников, быть может более объективных.

Итак, что же произошло в Зеленой браме?

На основе скупых документов и свидетельств очевидцев юные следопыты составили историческую справку, в кото­рой вырисовывается такая картина:

Две наши армии (6-я и 12-я), ведя упорные бои с пер­вых часов войны, к началу августа 1941 года были оттесне­ны в район Умани и окружены здесь превосходящими си­лами противника. В окруженных стрелковых дивизиях — лишь по нескольку сот штыков. В танковых соединениях уже не оставалось танков.

Еще до полного тактического окружения — к 25 ию­ля — ослабленные войска этих двух армий фактически слились, это подтверждено приказом Ставки Верховного Главнокомандования. Они получили наименование «группа Понеделина» и тогда же были переданы из состава Юго- Западного фронта в состав Южного. Переподчинение войск, ведущих бой в замыкающемся окружении,— дело непростое. Мера эта была вынужденной: противник отре­зал 6-ю и 12-ю армии от двух других армий Юго-Западного фронта, а локтевое соприкосновение с левым соседом — армиями Южного фронта — еще существовало (правда, недолго).

Мне кажется, что в рассуждениях о войне, в частности о сорок первом годе, сетуя на наши неудачи, обсуждая задним числом и подчас осуждая тогдашние решения и приказы, мы сплошь да рядом не принимаем во внимание временных, но очень тяжелых для нас успехов врага. Об­становка ведь была критической, положение наше — отча­янным. И прежде чем кого-то или что-то осуждать, следо­вало бы ответить на главный вопрос: было ли сделано командиром любого ранга и подчиненными, и войсками все, что возможно сделать именно в тех условиях?

Рассматривать окружение в Зеленой браме отдельно от всех прочих событий первого периода войны нельзя — мы не восстановим всей картины и места этих боев на двух­тысячекилометровой линии схватки двух миров.

Тяжело было не только на нашем участке, не только на Украине, но и на Севере, и под Ленинградом, враг при­ближался к Москве, уже была потеряна Прибалтика, ок­купирована Белоруссия...

Зеленая брама — всего лишь один из квадратов карты...

Нам было невыносимо тяжко, так же как и другим фронтам, армиям, дивизиям, полкам, батальонам, ротам.