Зеленая бездна - [11]

Кожа у них была бледная, как у всех местных. Местные не любят загара.

Старуха просыпалась часов в шесть утра, спускалась во двор и кричала внуку, чтобы он разогнал птиц, а то они своим криком мешают спать отдыхающим. Внук смеялся, отказывался гнать птиц и говорил, что старуха уже давно всех разбудила.

Из отдыхающих были только мы и семья из Черновцов. Они жили вчетвером, в летнем домике в глубине сада. Неулыбчивые муж и жена и их дети -двенадцатилетний мальчик и девочка четырех лет. Я видела их редко, только по вечерам, когда они возвращались с моря. Они приходили усталые от летнего солнца, молча ужинали, а потом так же молча уходили спать. От долгого лежания под солнцем у них был темный густой загар, казалось, что они хотят вобрать в себя как можно больше тепла и увести в свои Черновцы, чтобы хватило на всю зиму.

-- Как там у вас в Черновцах, Максим? -- спросила я однажды их мальчика.

-- Радиация как в жопе, -- тихо ответил он и потупился.

-- Мой дед Ладо всегда говорил, что это только у батраков смуглая кожа, -- сказала старуха за завтраком. -- Разве станет богатый грузин трудиться на солнце? Нет. Он будет сидеть в тени и пить лимонад. И кожа у него будет белая и тонкая, как шелк. Никакого загара. Пусть у батраков кожа будет твердой и черной.

Нино промолчала. Целыми днями она сидела над картами и гадала на трефового короля. Раскладывала колоду вокруг его цветного изображения, бегло прочитывала значения выпавших карт, а потом часами сидела в оцепенении, представляя, как сбудется гадание.

-- Ты совсем не помогаешь мне по хозяйству, -- укорила старуха. Укорила и забыла. Ушла в глубину сада подстригать живую изгородь, и когда через час хватилась своей Нино, то не увидела ее ни в беседке, ни на летней кухне.

-- Она продает черешню на улице, -- сказал мальчик из Черновцов.

Старуха выбежала на улицу: у ворот, рядом с почтовыми ящиками, сидела Нино перед весами с черешней.

Чувства старухи были сильными и простыми. Настроение с легкостью прочитывалось по ее лицу. Казалось, что она просто прикладывает маски и с чувством из-под них декламирует.

-- Зачем ты продаешь черешню? -- спросила старуха, и ее лицо тут же стало маской гнева.

"Почем?" -- послышалось Нино, и она тут же назвала цену.

-- Ты считаешь, что слишком дешево?

-- Дело не в дешевизне, -- ответила старуха, и маска гнева сменилась маской отчаяния. Нино по-прежнему сидела в оцепенении, припоминая удавшийся пасьянс. -- Дело в том, что мы никогда не торговали. Ни я, ни твой дед, ни твой прадед.

-- У нас так много черешни, -- сказала Нино, -- вот я и решила продать излишек. Ты только посмотри, Клюковы продают с утра до ночи...

-- Мы не Клюковы! -- разбушевалась старуха. -- Сколько раз тебе повторять!

Русские Клюковы выставляли каждый день на продажу черешню и помидоры. Старуха Клюкова сидела на раскладном стульчике и провожала глазами редких прохожих. Иногда проезжали машины и поднимали пыль, тогда она махала руками, чтобы пыль не попадала в глаза, а казалось, что она подзывала прохожих. Некоторые подходили и спрашивали, в чем дело, и она смущенно отвечала: "Который час?"

Вечером, когда мы вернулись с моря, старуха сказала моему мужу:

-- Ты представляешь, что натворила Нино?

Она говорила так, как будто бы Нино было не сорок лет, а пятнадцать.

-- Что? -- тут же отозвался мой муж, как будто бы сам был родителем пятнадцатилетнего подростка, и я увидела, что они сдружились.

Он нисколько не интересовался разговором, но невольно заговорил точно так же, как старуха, переняв ее интонацию. Ему нравилось то, что она говорит с ним, потому что через каждое слово он становился все ближе и ближе к Ялте. Я решила, что это, наверное, и есть язык юга и что какое-нибудь простое слово в Москве так и будет обозначать тарелку, а здесь за ним сразу же встанет Ялта, разворот горы, полоска моря, на миг мелькнувшая в расщелине и скрывшаяся за следующим разворотом.

-- Нино считает, что мы Клюковы... -- негодовала старуха, -- а ведь нам всегда хватало на жизнь. Даже сейчас, когда цены так подскочили, нам все равно хватает. У нас забор некому покрасить, так лучше бы она...

-- Я покрашу забор, -- сказал муж. -- Завтра же покрашу.

Старуха не ожидала. Она просто жаловалась ему, а не просила о помощи.

-- Спасибо, сынок...

И "сынок" сорвалось у нее тоже неожиданно. Она смутилась и ушла в дом.

Нино сидела тут же в беседке и по картам читала жизнь трефового короля. Наш разговор ее никак не занимал.

-- Сегодня теплое море? -- лениво поинтересовалась она.

-- Теплое...

-- Вы далеко плаваете?

-- Нет, я купаюсь у берега, но мой муж уплывает на глубину.

-- Уплывает на глубину? -- переспросила Нино и улыбнулась, как улыбаются все местные, глядя на курортников, умеющих плавать.

Я поднялась в комнату. По вечерам из-за комаров мы не включали свет. Муж лежал на кровати с панцирной сеткой, эти кровати я помню из самого далекого детства; сейчас они встречаются только на юге. Его лицо с заостренными от загара чертами на белоснежной подушке (старуха принесла сегодня чистые простыни); белки глаз и черные зрачки, расширившиеся в темноте. Точно таким же я видела его несколько лет назад. Тогда я подумала, склоняясь над ним: загляну в зрачок--замочную скважину и