Здравствуй, мишка! - [12]

Свежий след медведя долго тянулся впереди меня по лесной дороге, потом зверь сошел с лесной дороги — свернул влево, и следы исчезли в кустах. Мне оставалось месить торфяную грязь еще минут десять до очередного отдыха, когда свежий медвежий след снова пересек мой путь, на этот раз слева направо, будто зверь проверял, где я, прошел ли вперед или остался сзади. Судя по следам, на дороге медведь стоял недолго и скрылся в густом ельнике. Я не заметил ни качающихся веток там, где скрылся зверь, не услышал треска сучка — медведь значительно опередил меня. Он оставил мне только следы на черном сыром зеркале давно нехоженой людьми дороги. Я перешел эти следы и, немного отдохнув, двинулся дальше.

Ночь остановила меня в пути. Ночевал я у лесного ручья по имени Вологодский. До пастухов, до оставленной людьми деревушки было еще километров десять. Я еще не знал ничего об этом оставшемся отрезке дороги, не знал ничего о полянке у Вологодского ручья, сдавленной черным кольцом еловых стволов, и, наверное, поэтому спал спокойно.

Дрова в костре догорали. На угли со всех сторон стекали и стекали мутные густые полосы тумана, и от недавних веселых и смелых язычков пламени остались только изредка потрескивающие головешки. Головешки чадили сырым дымком, которые и напоминал всему живому, что здесь в лесу есть человек.

Пожалуй, для жителей леса дым костра, связанный в их памяти с запахом, видимо, человека, есть не что иное, как своеобразный заявочный столб грозного существа, знак его территории. А чужую территорию надо уважать, тем более что хозяин ее всесилен. Я верил этому предположению, верил в дымок своего костра, в свою заявку, которую сделал на право ночлега у Вологодского ручья на сегодняшнюю ночь.

Мое право на собственную территорию и даже на сон не признавали только комары. Их не пугал даже дым костра, и они всю ночь попросту не давали мне спать. Перед сном я также не достал ружье из чехла, не собрал его, не опустил в стволы пулевые патроны. Здесь, у костра, я вспомнил медведя, что вышел на огонь к охотникам, вспомнил, как медведь, о котором услышал на берегу Глубокого озера, смело ворошил на глазах людей потухшие угли, и верил, что и тот зверь, который устроил лежку рядом с дорогой и который должен был бродить где-то совсем неподалеку, все-таки разберется, что тревожить спящего человека ему нет никакого смысла.

Утром, еще в тумане, я с беспокойством обнаружил, что этой ночью все-таки рисковал — меня могли на полном основании выдворить отсюда. Рядом с костром у моста через ручей лежали на сыром песке следы дородной медведицы и ее малолетних наследников. Медведица с медвежатами бродила здесь только вчера и, видимо, давно считала и мост через ручей, и старое кострище, и часть дороги, по которой я добрался к ручью, своими личными владениями.

По следам я установил, что медвежат было трое. Этой весной, выбравшись из берлоги вместе с матерью, медвежата впервые увидели свет солнца, и теперь, веселые, озорные, они носились по таежным тропам. Мать-медведица, видимо, была строга, и медвежата частенько получали от нее увесистые шлепки. От таких расправ—наказаний на коричневой глине дороги оставались скользнувшие назад пятками следы небольших лапок провинившегося медвежонка. Так вся семья и добралась до ручья, переправилась по мостку через водную преграду и прошла совсем рядом с тем местом, где чуть позже я разложил костер.

К медведице с медвежатами я откровенно испытывал почтительное уважение и особенно не хотел в своей первой дороге по тайге встречаться с дородной мамашей лицом к лицу. Кто ее знает, как поведет она себя при встрече с человеком, который забрался в ее личные владения? Кто знает, как поведут себя малыши? Вдруг медвежата кинутся ко мне, чтобы поиграть, а смурная мать подумает, что я их обижаю. Нет, уж лучше держаться подальше от такой «веселой семейки».

Встреча с медведицей и ее медвежатами оставалась пока для меня крайне нежелательной: пока я еще не очень верил в то, что медведица-мамаша, занятая воспитанием малышей, может доброжелательно отнестись к человеку, помешавшему ее семейному счастью…

Я шел навстречу следу медвежьего семейства, шел, как говорят охотники, «в пяту», видел свежие и старые следы, омытые дождем, обветренные, и находил новые подтверждения тому, что шагаю сейчас по территории еще одного медвежьего «дома».

Медведица жила здесь, исправно посещала значительный участок моей сегодняшней дороги. Развороченные муравьиные кучи, сбитые грибы, ножки от грибов, раскиданная труха старых пней и покопы... Хозяйство медведицы заканчивалось последним растрепанным муравейником. Здесь медведица выходила из леса на дорогу и вчера и еще раньше. А может, и сейчас, в тишине туманного раннего утра под робкий писк только что пробудившихся рябчиков медведица бредет сюда к дороге берегом лесного ручья...

Лес молчал настороженно и чутко. От напряженной лесной тишины, от ожидания возможной встречи с хозяйкой тайги становилось не по себе, и мысли то и дело возвращались к оружию... Но никто не вышел на дорогу ни справа, ни слева, никто не показался ни сзади, ни впереди меня. Не услышал я и ни одного лесного треска, шороха.