Здравствуй, ад! - [11]
Мы все — свои. Мы все так любим ад, а как же вы думали? И защитим своих чертей, коль будет трудная минута, если кто посмеет посягнуть на ад. Просто мы ищем свой путь, свою особую дорогу, чтобы лизать по-своему, по-творчески, сугубо лично мохнатый зад Владыки Ада. Поцеловать его в анальное отверстие — такая честь, высокое доверие! Сердечный поцелуй, с лирическим пейзажем: тучки на небе, черные яйца Люцифера. Тучки — так красивей и много правдивее, без украшательства. Сейчас ведь можно быть правдивым, черти дозволяют. Всякие там вилочки в бок, прижигания. Словом, свобода творчества в Доме творчества. Сиди и отражай действительность — вот она! Недаром же объявлено. Все слышали: «ЖИТЬ ХОРОШО!»
— Очень!
…Я напрасно пытаюсь существовать: я мертв. Безнадежно мертв. Все мертвы и лишь играют в жизнь. Игра в поддавки. Ее ж никогда не было, жизни, гниение бессмертно. Только так, в насмешку, для пущего издевательства, эту белково-вирусную плесень обозвали словом «жизнь».
Я мечтал уйти от этого размеренного бреда. К черту на рога, в келью, в бога душу мать — но уйти!.. Может быть, причиной этого было то, что я редко ел? Тварь была голодна вопреки своему космическому пессимизму, гештальт-теории, теории знаков, даже теории игр, которую я так любил! Теории были теориями. Практикой было сплошное дерьмо, то, что, опять-таки лишь в теории, именовалось «реальностью» — али «действительностью»? Напрасно к этому клеились цветные этикетки. Мерд! Мерд! Мерд! МЕРД!
Впрочем, существуют умные воспитанные люди, те, что понимают вся и всех. Раскассировав по полочкам, они все-все объяснят. Где комплексы, где индексы, где суффиксы, где иксы…
Каждый делает свое дело.
А жить-то надо! Надо жить!
Вешайся, а мы останемся, мы поживем…
Еще бы! Им не смердит. Они изо всех сил стараются не замечать вони. Куски менструальной ваты в ноздрях. Можно говорить о дружбе и любви, шевеля разлагающимися губами. Целоваться ими, выдавливая гной. Все идет как надо — планета столь любвеобильна! «Каждый живет по своему»… Милые живчики! В адском дерьме. Все эти гниющие «понимающие», все эти интелле-копания пальцем в жопе и в переплетах умных книг.
У каждого свое.
Ты пишешь, ну и пиши! Мы же не мешаем.
Пищи, пиши! А мы дружим и служим, мы хотим иметь здоровую нормальную котлосемыо.
Все правы. Все одинаковы. Все в червях. Эпически-крупных и мелколирических, худых-длинноногих и толстячках-весельчаках… Да и к чему копаться в дерьме, вся эта чернота, когда и так противно жить-да-гнить на этом белом свете? Давайте влезем в раковинку, посадим туда кошечку и книжечку с картинками. Будем слушать радиоприемник и принимать в улиточке друзей, подверженных распаду, милых сердцу. Идиллия! Рай в аду! Жаль, что черти мешают: нужно ходить на службу. Но ведь все это можно вытерпеть, черт с ними, с казенными котлами. Зато дома, в маленькой улиточке, настоящий квартирный рай!
…Я знал, что Христы-мазохисты умерли. Черный юмор, спокойный, висельный — вот самое лучшее, что может быть в этом сраном аду. Но беда была в том, что ко всему этому я относился слишком уж серьезно. Мне только-только стукнуло 22 года. У меня не хватало ни мужества, ни выдержки, ни житейского опыта, то бишь освоенного дерьма. Я «заводился» с полоборота, слишком нервничал. А на серьезность да на злость как раз и рассчитывали черти!
На устрашение, на подлинность били все эти монументальные котлы и статуи. Испокон веков вся нежить, небыль, нечисть старалась, чтобы ее принимали всерьез. Только это давало ей иллюзию существования, она «зависала» на чужой боли, ловила кайф на страданиях жертв. Что бы вы делали, чертики, без нас, без грешных?.. Нет, я совершенно напрасно поддавался на эту удочку, играя на руку рогатым… Но что я мог Но молодости лет поделать?
Двадцатидвухлетний, я не был красив. Я не мог мощью своего голоса «огромить мир». Во рту была надежная красная затычка. Я жил — в аду. Барахтался — в дерьме. Задыхался — от затычки. Тут уж было не до красоты да мощи голоса…
И всю осень стояла мрачная, черная — хуевая! — погода. Я впервые прочитал в ту осень Шпенглера и Штирнера. Мне ни разу не пришлось перепихнутьея этой черной осенью. Зато меня ебали! В рот и мозг, в уши и заднепроходное отверстие, в эритроциты и фагоциты, в пустые карманы и дыры на локтях моего ветхого пиджака. Ебали в хвост и в гриву. В нос и в нюх. В мои рассказы и стихи. В мои идеи и мудеи. Я был выебан так основательно, так достоверно, с ног до головы — плюс мозг и внутренности, — той черной осенью в 59-м радостном году.
Все розовое, детское, наивное, что сидело во мне, выскочило после такой основательной взъебки. Ни грамма, ни грана чужого дерьма! Я остался жить лишь со своим, чисто личным. Так сказать, ритуал очищения, без омовения. После такой процедуры можно было бы стать святым. Но я святым не стал. В 22 года рановато быть святым.
Иногда я чувствовал слепое, дрожащее бешенство, как при виде ядовитой гадины. Я увидел эту гадину — и не одну. Они были повсюду, рядом. Недаром же звучит гордо: «че-ло-век»… Андре Жид знал вещь, еще более гнусную, чем человек: это множество людей. Но я открыл нечто еще более гнусное: множество советских людей. Прославляющих ад обитателей ада. Под водительством мудрых чертей — и — Главного.
Язык — это, по слову Маркса, «действительность мысли» и, как всякая другая действительность, обладает неисчерпаемым богатством содержания. Отсюда — огромное число языковедческих дисциплин, и среди них те, что родились недавно на «стыке» языкознания с математикой, кибернетикой, семиотикой (наукой о знаковых системах). Вот об этих недавно родившихся языковедческих дисциплинах, о том, чем они занимаются и к каким приходят результатам, и рассказывается в этой книге, первое издание которой выходило в 1966 г.Автор книги — кандидат филологических наук.Для широкого круга читателей.
О языкознании написано много интересных научно-популярных книг. О грамматологии — ни одной. «Книга о букве» — первая попытка рассказать об увлекательных и разнообразных проблемах, которые решает наука о письме. Рассказ о грамматологии строится как серия очерков, в которых излагаются основные проблемы этой науки. При этом главное внимание уделено наиболее важным темам — происхождению письма, его ранним этапам, типам письменности, их соотношению, общему направлению развития письма, а также методам дешифровки.
В языках повсюду можно отыскать следы древнейшей истории и культурных контактов, первобытного мировоззрения и особенностей мышления данного народа. Конечно, в одной книге можно лишь приоткрыть дверь в увлекательный мир, который скрывается за такими, казалось бы, сухими и скучными страницами словарей и грамматик.В книге делается краткий обзор истории мировых языков, прослеживается связь между ними, взаимовлияния культур.
В 1972 году исполнится 150 лет со времени дешифровки французским ученым Франсуа Шампольоном египетских иероглифов, бывших главной загадкой древней культуры Египта.О титаническом труде Шампольона и других исследователей, о развитии египтологии, открывшей миру великую и древнюю цивилизацию планеты, о вкладе русских ученых в дешифровку иероглифов, о неразгаданных и по сей день египетских письменах рассказывается в этой книге.
Таинственные острова в Индийском океане, которых не найти на современной карте, но о которых повествуют древние источники… Дравидийские легенды о Южном материке, ушедшем на дно… Создатели древнейшей цивилизации Двуречья, прибывшие откуда-то с юга… Загадки происхождения других цивилизаций — Древнего Египта, Индостана, Элама… Прародина человечества, которую Энгельс и Геккель, Гексли и Вирхов помещали на материке, затонувшем в Индийском океане… Сухопутный «мост», соединявший Мадагаскар и другие острова с Индостаном… Не говорит ли все это о том, что некогда здесь была земля Лемурия, колыбель человеческого рода и древнейших цивилизаций?Загадку Лемурии предстоит решить будущим исследователям, прежде всего, океанографам и подводным археологам.
Когда-то Тихий океан открывали Кук, Лаперуз, Лисянский, Крузенштерн, Литке и другие. В наши дни идет новое открытие величайшего океана — открытие его дна, гигантской подводной страны, занимающей 1/3 поверхности нашей планеты. Исследование Тихого океана и его дна связано с решением вопроса, который вот уже около двухсот лет горячо обсуждается учеными всего мира: не существовала ли некогда в Тихом океане обширная страна (материк или группа архипелагов), ныне погруженная на дно? Гипотеза о затонувшей земле связана с целым рядом других гипотез: океанографических, археологических, лингвистических, зоологических, этнографических, геологических и т. д.Книга «Загадки Великого океана», рассчитанная на широкий круг читателей, продолжает цикл работ автора, посвященных загадкам океанов и затонувших земель.«Загадки Великого океана» — двадцать первая книга Александра Кондратова.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.