Здесь, в реальном мире - [9]
— Всё. Больше я туда ни ногой, — повторил он для ящерки. И, отперев дверь, вошёл в дом.
Из-за закрытой двери родительской спальни доносились приглушённые голоса.
У них дома всё за закрытыми дверями, это у родителей такой метод воспитания. Когда он был маленький — ладно, пусть; но теперь ему всё чаще хотелось, чтобы родители просто говорили ему всё как есть.
Он подошёл к родительской двери, собрался постучать. Глянул на свои костяшки — и вдруг вспомнил: девочка держала его за руку.
Нет, не совсем так, не держала. Она только ухватила его за руку. И вдобавок ужасно на него злилась. Был бы у него ошейник с поводком, она бы, наверное, ухватила его за этот поводок, вместо руки.
За дверью опять послышались голоса.
— …притом совершенно антисоциальный, — услышал он. — Нет, ты представляешь, он обещал мне заплатить! Это чтобы я разрешила ему не ходить в лагерь.
Вар опустил руку. И стал слушать дальше.
— …и это сейчас, когда моя мама в больнице… ну почему? Господи, был бы у нас нормальный ребёнок, а?
Вар попятился. Лицо его горело; но то, что находилось всегда у него в груди, — душа? — сжалось от холода. Как сердце ящерки, лишённой солнца. Он медленно побрёл по коридору. В кухне он сел за стол и открыл какую-то игру на компьютере. Как сделал бы любой нормальный ребёнок.
Наконец появились родители.
— Что с твоим коленом? — Папины брови тревожно вскинулись.
— Ничего. Всё в порядке. — Вар встал и откашлялся.
— Ты кашляешь? — спросил папа.
— Нет. Короче, насчёт лагеря.
Мама выдвинула ящик стола и порылась в аптечке. Достала леденец от кашля — мёд с лимоном форте — и начала разворачивать.
— Мам, мне одиннадцать с половиной. — Вар со стоном оттолкнул леденец и ещё раз прочистил горло. — Я попробовал. Это было…
Мама закусила губу. Вару было больно смотреть на её встревоженное лицо — и он отвёл глаза.
— Это было…
Тут мама сглотнула. И вот этот глоток всё и решил.
Потому что это страшно тяжело. И страшно ответственно.
— …было нормально, — договорил он почти не дрогнувшим голосом.
И поднял глаза.
— Ну вот, видишь, — вздохнула мама, сразу успокаиваясь.
Папа улыбнулся.
— Просто надо было попробовать.
Вар кивнул. И то, что находилось всегда у него в груди, чуточку разжалось.
10
На следующий день, когда мама высадила Вара перед входом, он махнул ей рукой и сделал несколько шагов к двери — как нормальный ребёнок. Но когда мамина машина отъехала, он остановился. Миссис Санчес сказала, что он может приходить в любое время, когда захочет. А он пока ещё не хочет.
Неспешной походкой он направился к дубу, дождался, когда поблизости никого не будет, закинул рюкзак в развилку, потом забрался сам. Просто посмотреть.
Девочка сидела скрестив ноги в тени трёх королевских пальм, а вокруг неё были расставлены «ЧипсОрешки» с папайями. Выглядело это так, будто она рассказывает своим растениям сказку. Пальмы торчали над ними как три длинные худущие старушки в зелёных шляпах, все три шляпы склонились с интересом — может, это была хорошая сказка.
Вар посмотрел на развалины церкви. Бортик купели, видневшийся в проломе стены, приветливо блеснул бирюзой.
Вчера вечером, лёжа в постели, он изо всех сил старался забыть мамины слова, подслушанные под дверью, и думал о ванне, в которой люди рождаются заново. Ему бы тоже сейчас не помешало родиться ещё раз. И начать всё с нуля.
Он спрыгнул на землю, прошёл вдоль забора в задний двор и остановился перед девочкой.
— Как оно работает, это перерождение?
— Я же сказала. Окунают в купель, и всё. — Девочка воткнула совок в землю рядом с его кроссовкой: граница!
Вар отступил, но всего на шаг.
— Я про… людей. Они же не превращаются обратно в младенцев, правильно? А что вообще с ними происходит?
Девочка дунула снизу на чёлку, чтобы не лезла в глаза.
— Не превращаются. Перерождение — это внутри, а не снаружи.
Второй раз за два дня Вар вспомнил ту смеющуюся вожатую. Ты должен быть внутри группы. А ты снаружи.
Он стряхнул воспоминание. Снаружи — это часть внутри.
— Понятно. А потом? У них всё в жизни меняется или только плохое?
— Только плохое.
— И после этого они больше нравятся людям, да?
— Ну да, — сказала девочка. Хотя и не слишком уверенно.
— А это волшебство, оно от ванны или от воды?
— От воды. Но только я же говорю, волшебство всё равно не работает. Чуть-чуть времени прошло — и у них опять всё по-старому.
— У всех? Ни один так и не остался посветлевшим и обновлённым?
Девочка уложила свой совок черенком на острую коленку, как балансир, и застыла, удерживая равновесие. Только пальцы ног в розовых шлёпанцах шевелились, будто пытались нащупать ответ на вопрос.
— Не знаю, — наконец сказала она. — Я вообще знаю только про одного человека. Он не остался обновлённым.
— Ну вот, — гнул свою линию Вар. — А у кого-то, может, и получилось. Не верится, чтобы совсем ни у кого, иначе какой смысл?
— Ну, может. — Она убрала совок-балансир с колена.
— Да. Насчёт этой волшебной святой воды. Она с самого начала была святая — или она святела от того, что её набирали в ванну?
— Вода как вода. Обычная, из-под крана. Может, священник с ней что-то делал.
— А что? Что они в таких случаях делают?
