Здесь начинается Африка - [85]

Вдруг издалека послышалось тихое завывание. Потом все громче, громче. Спокойно идущий навстречу мозабит охотно поясняет: «Начинается сирокко». Нельзя сказать, чтобы это слово действовало ободряюще, особенно на европейцев. Иногда думают, что сирокко — это ветер. Но ветер — это движение воздуха, а во время сирокко движется песок. При этом он свистит и грохочет, тучей закрывает небо, бьет по голове, жжет кожу, забивается в рот и уши. Это похоже на сильную метель, снежную бурю. Караванам, застигнутым сирокко в пути, угрожает гибель. Люди вынуждены спасаться в домах и палатках, но песок каким-то чудом проходит и сквозь глухие стены.

Меня всегда удивляло это странное состояние, когда сидишь в комфортабельном помещении, и двери закрыты, и окна, если они вообще есть, наглухо зарешечены плотными жалюзи, и чувствуешь, как твою голову, стол, ковер покрывает тончайший слой песка. В отеле, в кафе еще можно переждать и вытерпеть этот вихрь разбушевавшейся природы, а вот в самой пустыне, на дорогах… Сейчас, верно, барханы двинулись с места и завалили все проезды. А песок все прибывает и прибывает и, самое страшное, начинает заносить колодцы и воронки пальм. Эти пальмы хитрые, они с самого начала спрятались в низинах, скрываясь от буйных палящих ветров. Но тем не менее их надо беречь неустанно. Исчезновение воды означало бы исчезновение жизни. А сирокко может продолжаться и двое, и трое суток, разительно видоизменяя весь окружающий пейзаж — одну местность ветер расчищает от песка, другую — заваливает огромными барханами. Тогда и у основания пальм, и над колодцами, укрытыми шкурами, появляются песчаные холмы. И я представляю себе, как, дождавшись наступления ночи, когда сирокко стихнет или хотя бы спадет жара, местные жители, от мала до велика, с факелами и с корзинами в руках вереницей отправятся к своим колодцам и пальмовым рощам и начнут освобождать их от песка. Такова уж их жизнь.

Мне вдруг вспомнилась короткая арабская басня, которую рассказал Карл Маркс в письме из Алжира дочери Лауре.

«Некий перевозчик держал наготове в бурной реке маленький челн. Желая перебраться на противоположный берег, в него садится философ. Происходит следующий диалог:

Философ: Перевозчик, ты знаешь историю?

Перевозчик: Нет!

Философ: В таком случае ты потерял половину своей жизни!

И вновь спрашивает философ: Изучал ли ты математику?

Перевозчик: Нет!

Философ: В таком случае ты потерял больше, чем половину своей жизни.

Едва философ успел произнести это, как ветер опрокинул челн, и оба, и философ и перевозчик, оказались в воде; и тут кричит:

Перевозчик: Ты умеешь плавать?

Философ: Нет!

Перевозчик: Тогда твоя жизнь потеряна вся целиком! Эта басня вызовет у тебя некоторые симпатии к арабам»[27].

К мозабитам эта притча имеет прямое отношение. Будничные навыки, которыми вполне можно пренебречь в других местах, здесь — вопрос жизни.

Высокие крепостные стены с круглыми башнями также отмечены мудростью и спасают жизнь даже теперь — если не от чужеземцев, то от грозных песчаных бурь.

Сирокко достигает и Европы. Песок остается в Африке, рассеивается над морем, а ветер обрушивается на берега Италии. Помнится, А. М. Горький с Капри писал, что у него от сирокко «сохнут чернила».

Оранжевое небо быстро заволакивается мрачным туманом, сквозь который проступает лишь одно бледное пятно — диск солнца. С наступлением темноты свист, летящий над городом, вдруг замирает, так же неожиданно, как и возник. От наступившей тишины с непривычки закладывает уши. К тому же к вечеру нестерпимая жара спадает. Ведь сейчас зима, резко континентальный климат пустыни дает о себе знать. Надо спуститься к привратнику и попросить лишнее одеяло. Не смейтесь, разница температур в Сахаре зимой особенно велика. Днем до +40°, ночью температура опускается иногда ниже нуля. Днем здесь можно испечь яйцо в песке, ночью — отморозить ноги.

А завтра снова наступит жаркий «зимний» день и можно будет, простившись с радушными и трудолюбивыми хозяевами отеля, покинуть эти молчаливые города-пирамиды, проникнутые такой удивительной гармонией, и отправиться к другим оазисам огнедышащей Сахары.

С КИНОКАМЕРОЙ И ФОТОАППАРАТОМ ПО ПЕСКАМ САХАРЫ

Оставив за собой сказочные города мозабитов, отправляемся дальше, на юг. И вот ослепительно желтым покровом возникает Сахара песчаная, знаменитый Великий Эрг. Увидеть впервые пустыню, да еще самую большую из пустынь — это то же самое, что впервые увидеть море или подняться в небо. И то, и другое, и третье безбрежно. И то, и другое, и третье манит человека непостижимыми тайнами, и то, и другое, и третье сулит необычайные открытия и вместе с тем в своей неумолимой жестокости грозит человеку гибелью. Этот песок… Он вступает в невидимое единство с небом и с морем, становится с ними рядом в шеренгу тех понятий, которые простираются в веках — прошлых и будущих — надо всем человеческим существованием.

Уже давно развенчано тривиальное мнение о том, что пустыня однообразна. Разве однообразно море, что находится в беспрерывном движении? Разве однообразно небо, на котором облака, тучи, солнце каждую минуту свершают свою кипучую деятельность, постоянно внося изменения в его облик? И разве то же самое нельзя отнести к пустыне? Ведь она, так же как и они, подвластна тем же силам природы — ветру, солнцу, облакам. Песок колышется, как морские волны, и застывает в неповторимых узорах. Вихрем сирокко он обрушивается на окружающее, снося на пути все живое, а пройдет немного времени — и он манит своей кротостью и спокойствием. Форма и контуры песчаных барханов в беспрестанном движении.