Здесь начинается Африка - [84]

Мозабиты неразговорчивы. Но вот одного из них я попросила показать дорогу, и он любезно пошел проводить меня сам. Невольно возникла живая беседа. Мой спутник гордится своим городом и его нравами. «Вы заметили, у нас совсем нет нищих. И никогда не было. Потому что у нас община и мы всегда можем получить там деньги на открытие какой-нибудь лавочки. Бездельничать у нас не может никто… Ну, больные, конечно. Но община выделяет им некоторое пособие. Да и родственники у них есть».

Действительно, города М’Заба выглядят много зажиточнее, чем населенные пункты в ряде других оазисов, — или, быть может, это кажется из-за размеренности их жизни? В обиду они своих единоверцев не дают, это так. Родственники… Особая деликатность в отношениях между людьми здесь живо бросается в глаза. Старики при встрече обязательно дважды «целуются» — прикасаясь друг к другу попеременно обеими щеками. Впрочем, это свойственно почти всем арабам. Старик мозабит с ребенком на руках — один из самых трогательных образов, какой когда-либо мне встречался. Морщинистые руки старика перебирают волосики ребенка с такой нежностью, слезящиеся и уже плохо видящие глаза сияют такой любовью, что понимаешь — перед тобой выражение необыкновенного чадолюбия, забота о своем потомстве. Общинный строй накладывает, разумеется, печать на характер людей. Но, с другой стороны, без помощи «мира», как говорили в старину, человек ни за что не смог бы выжить в скалистой пустыне.

В долгих прогулках по Гардае меня сначала преследовало ощущение чего-то необычайного. Оказывается, мне не встретилось еще ни одной женщины. Во-первых, подумала я, их, наверное, здесь намного меньше, чем в других арабских городах, потому что мозабиты не признают «шерху», то есть многоженство, присущее остальным мусульманам. Более того, мозабит не смеет привести в долину женщину из другого племени или народа. Во-вторых, строгость нравов согласно древним традициям категорически запрещает женщинам М’Заба не только покидать границы оазиса, но и даже просто появляться на улице. Таким образом, вся забота о детях, вышедших за пределы дома, ложится на мужчин. Мусульмане чаще всего считают женщину просто одушевленным предметом; видимо, это свойственно и городам М’Заба, хотя здесь, в типично родовой организации, женщина всегда была равноправным членом общества.

Каждый город пронизан сетью узких, извилистых переулков. Маленький ослик из породы «буррико», той самой, представителя которой так безжалостно убил в Алжире вместо льва Тартарен из Тараскона, от головы до хвоста занимает как раз всю ширину улицы — от дома до дома. Переулки незаметно уводят вверх. Там, наверху, как я это и поняла сразу при взгляде на первый лежавший на нашем пути город мозабитов, весь этот архитектурный комплекс увенчан четырехугольным минаретом мечети, служащим центром внешнего художественного облика города. Двадцатидвухметровый минарет Гардаи, например, виден почти из каждого узенького переулка. Он — как бы постоянный ориентир в этом лабиринте высоких глухих стен. А на закате солнца он напоминает путешественникам свечу, зажженную над городом.

Строгость, простота и экономия средств создали во всех городах такую гармонию, на какую бывает способна лишь сама природа. Эти города с их крепостными стенами, мечетями, базарами, колодцами словно сами, естественным путем, пришли в мир, не испорченные человеческим вмешательством, назойливостью, выдумкой. Целостность и законченность архитектурного ансамбля М’Заба, его слитность с природой, точное соответствие реальным, естественным условиям, логическое сочетание стихийного и рационального чрезвычайно высоко ценил Ле Корбюзье. Именно этому идеалу он пытался следовать в своем творчестве.

Мой спутник, молодой советский химик из Горького, преподающий в Алжире, Володя Титов безостановочно щелкает фотоаппаратом. А меня, признаться, охватывает страх, ибо, как читатель уже знает, мусульмане вообще отрицательно относятся ко всякого рода изображениям человеческого лица, а в Гардае эта черта явно должна быть усугублена строгостью нравов. До последнего времени на некоторых воротах здешних городов сохранились надписи, запрещавшие иноверцам вносить сюда фотоаппараты. И вдруг на одной из улиц Гардаи мы видим фотомагазин фирмы «Кодак», а через квартал — еще один.

Значит, жизнь внесла сюда и этот корректив. Как бы в насмешку над устаревшими предрассудками эти магазины в красочной рекламе предлагают вам запечатлеть на пленку все достопримечательности оазисов. И тогда я охотно следую этому призыву. Конечно, самые интересные кадры должны быть на базарной площади. Мы возвращаемся туда, и я не без трепета поднимаю кинокамеру. Володе — хорошо, он может щелкать затвором, не обращая на себя особого внимания. А вот я вынуждена остановиться, принять удобную позу и, замерев, жужжать своей камерой по нескольку секунд. Никто не протестовал. Ни у кого не изменилось выражение спокойствия и радушия на лице. Но кто-то незаметно повернулся спиной, кто-то отошел в сторону, старый мозабит, на выразительную внешность которого я явно рассчитывала в кадре, небрежно закрыл голову полой своей белой галабии и стал походить на бесформенную груду белья. Спрятались даже мальчишки, те самые мальчишки, которые на побережье или в других оазисах пустыни так охотно и доброжелательно становятся под объектив. Ну что ж, такая картина, такой кадр тоже весьма показательны… Но когда-нибудь и этот предрассудок будет преодолен, и в магазин «Кодак» придет молодой мозабит, купит кинокамеру и сам начнет снимать. Современные интересы, нравы, вкусы проникают повсюду. Недаром в торговых киосках Гардаи уже продаются газеты, фотографии французских киноактеров, романы Жоржа Сименона и Агаты Кристи…