Здесь, на краю земли - [4]

На полу у меня под ногами был начерчен какой-то странный узор. Гибкие линии, отсвечивавшие перламутром, сплетались и как будто двигались, вроде бы не на полу, а чуть-чуть над, и я почему-то вспомнил стрижей, вытанцовывающих в небе.

Бродяга, сидевший в углу камеры, поднял голову и улыбнулся.

— Я ждал вас, — сказал он. Будто мы пожаловали к нему на званый вечер.

Тут я заметил, что от стены к стене наискосок проведена такая же перламутровая линия. Бродяга сидел возле нее, как именинник.

— Это чертеж, — пояснил он. — Постараюсь рассказать все сначала. Я сам виноват, совершенно не умею держать себя в руках. Неудивительно, что вы ничего не поняли.

— Ты бы это… встал, — сказал ему Фиделин. — Князь перед тобой все-таки. И это… помолчи, пока не спрашивают.

Бродяга осторожно поднялся, оберегая поврежденную руку, и они с Фиделином уставились на меня в ожидании дальнейшего. Я молчал. Никак не удавалось оторвать глаз от рисунка на полу. Там внутри каждой линии медленно тек холодный свет, и я никак не мог понять, почему так кажется. Я почти забыл, зачем пришел.

— Посмотри, что с рукой, — неожиданно для себя велел я Фиделину, продолжая созерцать чертеж.

— Вывих, — сообщил он немного погодя.

— Вправь и убирайся.

На прощанье он поглядел на меня умоляюще. Видимо, божий человек был ему на редкость симпатичен.

— По горбу? — спросил я, и Фиделина точно ветром сдуло.

Стараясь больше не смотреть на пол, на завораживающее перламутровое мерцание, я не спеша прошелся по камере и сказал:

— Что ж, начинай врать. Посмотрим, надолго ли тебя хватит.

Бродяга улыбнулся и ответил спокойно:

— Я вижу, чертеж произвел на вас некоторое впечатление. Это хорошо.

Тон был, вразрез с дерзкими словами, почтительный и на удивление уверенный. Видимо, он все хорошо обдумал, и меня ожидало вранье высшей пробы. Я заинтересованно глянул на бродягу. И не узнал.

Без сомнения, это был он — но это был совсем не тот дрожащий мальчишка, которого притащили ко мне утром солдаты. Сейчас он выглядел гораздо старше, а может быть это пляшущий свет факела делал его таким. Не чувствовалось в нем не только страха, но даже мало-мальского волнения, словно он собирался говорить от имени огромной несокрушимой силы. Что-то непривычное и странное светилось в его лице, я долго не мог понять что, и наконец понял: на лице этом не было теперь ни царапины. Мне стало не по себе.

— Я хотел бы сперва выяснить, что вы знаете, — сказал он мне. — То есть, о чем имеете представление. Чтобы объяснить доступно. Скажите, пожалуйста…

Это уже не лезло ни в какие ворота. Самое время врезать мерзавцу, но я этого, испытывая непривычную робость, не сделал. Лишь напомнил, весьма сдержанно, кто кого здесь допрашивает и кто чем при этом рискует.

Он вздохнул и задумался.

— Есть на свете несколько человек, — тихо сказал он, словно сказку начал. — Они строят замки. Но не обычные замки. Среди этих людей есть очень известные. Например, мой учитель, мастер Гэдан. Может быть, вам приходилось слышать…

Мне не приходилось слышать. Он помолчал, и вдруг его осенило:

— Но о Черном Храме вы должны знать. О нем все знают.

Еще бы. Мой дед погиб там вместе с королем Югхом и половиной Объединенной Армии. Этим закончилась история войн за Порубежье — воевать стало некому, да и не нужны никому стали эти проклятые ничейные горы после такого.

— Как вы думаете, сколько человек защищало Черный Храм? — Он выдержал длинную паузу.

— Ну? — спросил я.

— Двое.

Насладясь произведенным эффектом, он продолжил:

— Можно сказать, Черный Храм сам себя защищал. Это одно из свойств любого сооружения, выстроенного на своем месте. Видите ли, каждая постройка должна быть поставлена там, где ее задумал Господь Бог. Замкам, крепостям и храмам отведены особенные места на земле. Мы находим такие места и помогаем людям строить по всем правилам. Вы понимаете меня?

— Ври дальше, затейник, — отозвался я, но издевка получилась неубедительной.

— Замковые места — редкостная и чудесная вещь. Издалека это особый звук, может быть, волны ветра, разбивающиеся о твердыню. Но слышно, разумеется, и в полном безветрии. Даже в самые тихие, безмолвные ночи. А вблизи видны прозрачные очертания, порой отчетливые, порой — размытые. Иногда я не вижу ничего и только чувствую кожей, проходя сквозь невидимые стены, особую густоту пространства. Некоторые полагают, что невидимые замки — постройки другого мира, существующего одновременно с нашим, и это двойное бытие делает их вечными и несокрушимыми. Нужно только, чтобы строящийся замок совпадал с невидимым во всех деталях. Но для меня, как и для мастера Гэдана, замковое место — не что иное, как мысль. Ясная, ощутимая и очевидная. Некий замысел, для осуществления которого необходимы люди. Люди живут на свете для того, чтобы выполнять задуманное Богом, так говорил мой учитель. Все замки Порубежья построены по этому закону. Поэтому Порубежье до сих пор никем не завоевано и никогда завоевано не будет.

Он говорил не торопясь, и уже не пускался в труднопереводимую антарскую поэтику, но такими странно манящими были его слова, что я растерялся, не зная, что и думать, на всякий случай сохраняя непроницаемое выражение лица.